Скопец

— Одну минуту, пожалуйста, подождите, я схожу посмотрю, — теперь, когда Мейеру объяснили смысл странных просьб, обращённых к нему, его недоверие как будто испарилось. Ну, чудит старуха, так что с того, глядишь, зато много купит!

Он опять ненадолго ушёл из кабинета, а вернувшись, развёл руки:

— У нас только одна серия — КФ…

— Ай-яй-яй, — запричитала Раухвельд, — Какая незадача! Плохая серия, молодой человек, помяните моё слово!

— Да чем же это она плоха?

— Это инициалы свояченицы — Каролины Фридриховны. Азартная, вздорная, играет много и всегда проигрывает. Хотите добрый совет, молодой человек? — доверительно спросила госпожа Раухвельд, понизив голос.

— Да уж, конечно, — Мейер насторожился и на всякий случай тоже понизил голос.

— Возьмите таблицу выигрышей по купонам прежних лет и внима-а-а-тельно изучите её…

— И что же?

— И вы увидите, что самые маленькие выигрыши из года в год, от купона к купону выпадают на серию КФ. Это несчастливое сочетание! — уверенно заявила госпожа Раухвельд.

Мейер удивлённо взглянул на неё:

— Да как такое может быть? Лотерея — это же голая математика, распределение выигрыша — чистой воды случайность. Один раз не повезло, а в другой — совсем даже наоборот!

— Ага, ага, — азартно закивала Рахвельд, — вот вы таблицы-то старые полистайте на досуге, а потом и говорите! Племя молодое, вам только над стариками смеяться, у виска пальцем крутить, а мы на этом деле собаку съели… Так-то!

Молодой еврейчик смотрел на свою собеседницу с плохо скрываемым скепсисом, подозревая, видимо, что та просто дурачится. Марта Иоганновна между тем продолжала рассуждать, словно бы разговаривая сама с собой:

— Но коли у вас все облигации серии КФ, то тогда я выберу, пожалуй… пожалуй, в подарок племяннику своему Борису… а крестили его как раз на Рождество… значит, облигацию, чтобы заканчивалась на двадцать четыре… а также облигацию, чтобы заканчивалась на пятьдесят четыре… ну и… даже и не знаю, какую ещё. Давайте такую, что заканчивается на три пятёрки.

Она с сомнением глянула на Шумилова. Тот моментально склонился к ней, демонстрируя почтительное внимание. Госпожа Раухвельд досадливо поморщилась, глядя на него.

— Экий ты, Петруша, всё-таки бесхребетный… ну чисто китайский болванчик! Я тебе вот молодого человека в пример ставлю, — Раухвельд поклоном головы указала на Мейера, — а ведь ты, поди, даже и не понимаешь меня.

— Понимаю, Генриетта Эммануиловна, каждое ваше слово понимаю и ловлю с наивозможнейшим вниманием, — заверил Шумилов домохозяйку.

— Ты, Петруша, болтун и подхалим, и больше ничего, — как о чём-то давно решенном сказала Раухвельд и повернулась к Мейеру. — Ну, что, молодой человек, несите облигации, что ли.

— Что же, всего три возьмёте? — на всякий случай уточнил Мейер.

— Серия у вас не та, голубчик, да и номера не те. Так что несите, какие я вам назвала.

— Давайте-ка сделаем так, — предложил вдруг Лейба Соломонович, видимо, ему очень не хотелось отпускать состоятельную женщину с такой маленькой покупкой, — я вам принесу все наши облигации, а вы на них посмотрите, подумаете и может, ещё какие пожелаете купить.

Он вышел из кабинета и очень скоро вернулся с толстой пачкой сине-зелёных казначейских облигаций. Число их определить на глаз представлялось задачей довольно затруднительной, прежде всего потому, что ценные бумаги печатались на толстой бумаге, гораздо более плотной, нежели обычная писчая. Толщина стопы лишь немногим не достигала двух вершков[4] и весила она, должно быть, прилично — Лейба Соломонович держал её двумя руками с явным усилием. Плюхнув стопу на стол перед собою, он уселся в кресло и, обратившись к Раухвельд, поинтересовался:

— Так какие номера вы желали бы получить?

Госпожа Раухвельд повторила и как бы между делом осведомилась:

— А вообще-то какой номер последний?

Мейер посмотрел на самую нижнюю в стопке облигацию и ответил. Поскольку порядковый номер самой верхней облигации был как говорится перед глазами, то сосчитать общее количество ценных бумаг в пачке труда не составило. Шумилов тут же мысленно это и проделал: оказалось, что на руках у братьев Глейзерс находилось почти девять сотен облигаций. У Соковникова пропало более тысячи ценных бумаг, но поскольку братья-банкиры вели торговлю далеко не первый день, то разумно было предположить, что какая-то доля облигаций уже продана. Это открытие весьма приободрило Шумилова, укрепив его уверенность в том, что его розыски ведутся в верном направлении.

Марта Иоганновна Раухвельд между тем придирчиво осмотрела ценные бумаги, которые Мейер извлёк из пачки, изучила их на просвет, пощупала пальцами и, придя к выводу что товар подлинный, со вздохом полезла в ридикюль за деньгами.