Скопин-Шуйский. Похищение престола

— Государь, — заговорил Олесницкий, отвесив перед тем поклон царю. — Мы уполномочены его величеством королем Сигизмундом вести с вами переговоры, а также вручить грамоту короля.

— Как титулует нас в грамоте ваш король?

— Как и в прошлый раз, государь.

— В таком случае я не принимаю вашей грамоты, — бледнея, сказал Дмитрий. — Можете вернуть ее вашему королю.

В прошлой грамоте король, чтобы уязвить царя, назвал его просто «князем», даже без «великого».

— Этим вы оскорбляете короля и республику, — спесиво вскинул подбородок Олесницкий.

— Нет, ясновельможный, это ваш король оскорбил мою империю, унижая меня, ее владетеля.

Но Николай Олесницкий уже закусил удила:

— Этот престол, на котором вы сидите, достался вам милостью королевской и помощью польского народа. Скоро же вы забыли эти благодеяния!

— Ваш король мне помогал? Ха-ха-ха. Вы слышите, господа сенаторы, что он несет? Ваш король мне «помогал» тем, что не мешал мне собирать войско. Вот так-то, милейший друг, Олесницкий.

«Ага, вспомнил-таки», — подумал Николай. А царь продолжал с пафосом:

— Мы не можем удовольствоваться ни титулом княжеским, ни господарским, потому что мы — император в нашем бескрайнем государстве и пользуемся этим титулом не на словах, а на деле, ибо никакие монархи, ни ассирийские, ни мидийские, ни цезари римские, не имели на него большего, чем мы, права. Нам нет равного в полночных края? Касательно власти. Кроме Бога и нас, здесь никто не повелевает.

Выслушав столь высокопарную речь, Олесницкий остыл:

— Но, государь, вы же не присылали к королю послов с просьбой дать вам императорский титул. Да король и не может его дать без согласия сейма.

— Послы были, и просьба была, пан Олесницкий. Но сейм кончился, и все, как мы видим, осталось по-старому. Более того, мы узнали, что на сейме многие ясновельможные не советовали королю давать нам этот титул. Они что? Во враги мне напрашиваются?

«Угрожает», — догадался Олесницкий» и в нем взыграла ясновельможная гордость:

— В таком случае, ваше величество, прошу отпустить нас.

Но, видно, и царю не хотелось идти на разрыв.

— Но мы же когда-то были приятелями, пан Олесницкий. Или я ошибаюсь?

— Как вы знали меня в Польше своим усердным приятелем и слугою, так теперь пусть король узнает во мне верного подданного и доброго слугу. Позвольте убыть, государь?

— Подойди ко мне, вельможный пан, как посол.

— Подойду к вашей руке только тогда, когда вы возьмете королевскую грамоту.

— Вот упрямец, — проворчал царь и поманил пальцем к себе Власьева, тот подошел, приклонил к Дмитрию голову. Царь что-то ему пошептал, а когда дьяк отошел, приказал громко:

— Афанасий, прими королевскую грамоту.

Власьев подошел к Олесницкому, взял из его рук грамоту и объявил:

— Государь в-последний раз принимает грамоту только ради свадьбы своей. Но впредь никогда ни от кого не примет грамоты, если в ней не будет прописан его полный титул. Теперь извольте, ясновельможные, к руке его величества.

После приложения к царской руке польских послов Дмитрий кивнул Власьеву:

— Афанасий, прочти нам требования польской стороны. (Он умышленно опустил слово «король»: раз ты нас «князем», то мы тебя никак — «польской стороной».)

Дьяк Власьев был не глуп, сразу догадался и поэтому требования короля читал так:

— Польская сторона, ваше величество, требует отдать им земли Северские.

— С какой стати? И не подумаю.

— Но в «кондициях» это одна из главных статей, государь, — напомнил Гонсевский.

— Возможно, — согласился царь. — Я готов оплатить эту статью деньгами Польше. Читай дальше, Афанасий.

— Во-вторых, Польша хочет заключить вечный мир с Россией.

— С этим я согласен бесповоротно и готов хоть завтра подписать этот мир. Далее?

— В-третьих, польская сторона просит, чтобы вы позволили, государь, иезуитам и прочему католическому духовенству войти в Московское государство и строить там свои церкви, называемые костелами.

— Ни в коем случае, — резко ответил царь.

— Но почему? — воскликнул Гонсевский. — Вы же в «кондициях» брали обязательство, что…

— Не напоминайте мне более о «кондициях», — не дал ему договорить Дмитрий. — Мой великий пращур Александр Невский когда-то выпроводил от себя посланцев папы, тоже пытавшихся насадить католичество на Руси. Отчего же я, его праправнук, должен нарушить завет святого князя?

— Но какой вред случится от костелов? — не унимался Гонсевский. — Они же не будут мешать православной церкви.

— Вот тут вы не правы, ясновельможный. Именно наша православная вера самая веротерпимая. А католическая самая нетерпимая, если хотите, воинственная. Стоит мне впустить в страну иезуитов и католиков, как они разожгут в державе пожар религиозного противостояния. Мы не хотим этого. Афанасий, читай дальше.

— В-четвертых, Сигизмунд, — продолжал читать дальше дьяк, умышленно опуская титул, — просит помочь ему вернуть шведский престол.