Скорая помощь. Душевные истории

Неизвестно, кто это сделал, ясно только, что кто-то из них написал одну сопроводиловку на больного, а другой – на доктора, в примечании которой в творческом порыве добавил: «Больной в халате самовольно сел в машину 03 и выдает себя за врача».

В приемное отделение Патрацкий вбежал, оставив запойного мужика с фельдшерами. Зачем-то потрогал и раскидал журналы, лежащие на столах, несколько раз хлопнул дверью, убедившись, что спецзамок не сломался, а заклинен нарочно, и налетел на дежурную медсестру, которая пришла выяснить – что там за шум в приемном?

– Где врач? Мы больного привезли! – Медсестра хлопала глазами, зевала, а доктор Наполеон, не получив ответа, выскочил в длинный коридор, чем совершил непростительную, можно сказать, роковую ошибку.

Коридор психоприемника – это сакральное место, куда больному можно пройти только в сопровождении санитара, только в одном направлении – в сторону палат. А вот так бегать, да еще и кричать, размахивая руками, – запрещено, потому что такое поведение отвлекает от дела и злит работников психиатрической службы.

Купцов с Короедовым, которые отлично помнили все правила поведения в психушке, придерживали под руки мужика с «белочкой» и двери в коридор не касались. Они остановились в смотровом кабинете психиатра и терпеливо ждали, пока их примут.

Обе сопроводиловки они положили на стол.

Патрацкий, который помчался по коридору, выкрикивая: «Где врач?», – вернулся, так и не найдя никого. То ли от усталости старый скоропомощник забыл правила, то ли наплевал на них – не знаю. Он еще несколько раз выскакивал в коридор, кричал: «Кто-нибудь, примите больного!»

Наконец явился одуревший от безумных суток, сверкающий исцарапанной лысиной и добролюбовскими очками в железной оправе психиатр.

Он подошел к столу, взял верхний сопроводок, прочитал и спросил, зевая:

– Патрацкий кто? – и вопрошающе поглядел на Двух-из-ларца.

Влетевший в смотровой кабинет следом за психиатром и успевший проверить все незапертые комнаты, Наполеон плечом саданул шкаф и, долбанув по обидевшей его дверце кулаком, сказал:

– Ну – я! Я – врач Патрацкий!

– И давно он с вами? – спросил психиатр, обращаясь к стоящим фельдшерам.

– С утра, – предельно честно ответили Двое-из-ларца.

Патрацкий, не придавший значения этому диалогу, поскреб затылок, а потом, больно тыкая пальцем в грудь психиатра, сказал:

– Мы больного привезли. У него – белая горячка. Вы понимаете? Принимайте его скорее! И мы поехали! Нас ждут больные люди! – Патрацкий умолчал о том, что больше всего надеется хоть часик подремать на подстанции.

Психиатр поглядел на Наполеона и молча вышел с его сопроводиловкой в руках.

Спустя пару минут в смотровую, хрустя суставами и зевая, вошли два здоровенных санитара, которые спросили:

– Кто Патрацкий?

– Я – Патрацкий! – немедленно отозвался Наполеон.

– Пошли! – пригласили санитары.

– Пошли, – согласился он. Но на всякий случай добавил: – Я – врач!

– Да мы знаем, – ответили санитары, и доктор, совершенно успокоившись и ничего не подозревая, пошел с ними.

В санитарной комнате парни ловко вытряхнули врача «Скорой помощи» из халата и одежды, оставив в одних трусах, потом так же ловко напялили на него лиловую байковую пижаму без воротника и карманов с растянутой резинкой на штанах, так что они спадали при каждом шагу. Потом санитары завели доктора в отделение, где в палатах без дверей и с решетками на окнах пытались спать еще с полсотни различных психов, принятых днем и ожидающих подробного осмотра и сортировки по отделениям.

– Вон свободная койка, ложитесь.

Вот только тогда Патрацкий понял, что попался.

Он рванулся к двери, но не тут-то было. Открывалась она специальным ключом, и этот замок работал отлично.

Доктор поскребся, поорал, что он – врач! Ему ответили, что это всем известно и, в конце концов, когда впрыснули в ягодицу аминазину, он подергался и затих.

А Двое-из-ларца тем временем сдали мужика в горячке, спокойно доработали смену до восьми утра и с чувством выполненного долга, уйдя с подстанции, завернули до ближайшей пивной.

Доктора Патрацкого хватились только через два дня, когда он не вышел на работу. Дома его тоже не было. А на вопрос, где он может быть, Короедов, задумчиво глядя на Купцова, сказал:

– В психушке, наверное. Где ж еще?

Обалдевший от такой наглости, и, к счастью, воспринявший реплику Короедова всерьез, старший фельдшер стал обзванивать психбольницы и в самом деле нашел Патрацкого в больнице Ганнушкина. Он бы, может быть, на этом успокоился – мало ли врачей с ума сходит на «Скорой помощи»? Если бы Короедов не добавил, уходя:

– Значит, где оставили, там и лежит?

– То есть, как это «где оставили»?

И тут Короедов, конечно, рассчитывая на понимание начальства, сознался, что они уложили Наполеона в психушку. Как бы случайно. Пошутили. Заполнили сопроводиловку, а психиатр в приемнике все принял за чистую монету и оформил доктора как буйного шизофреника. Купцов первым понял, что земля под их ногами загорелась, понимания не дождутся, и успел добавить:

– Все-таки мы фельдшера всего-навсего, а там врачи! Им-то оно виднее!