Скорая помощь. Душевные истории

Женька бросила аппарат, заскочила в кухню в тот самый момент, когда дядька выбил дверь и вывалился в коридор, отрезая ей путь к входной двери. На кухне попыталась дверь заблокировать холодильником, но сил не хватило. Она протерла тряпкой и придвинула стол, и только тут сообразила, что в двери стеклянная вставка, а ей хватит одного удара молотком. Она придвинула стол к двери и залезла под него, чтобы псих ее не видел. Так есть шанс, что он утомится и забудет про Женьку.

Она вдруг подумала, что дядька сейчас разобьет ее ящик, и придется платить из своей зарплаты. Хорошо, что она не сунула туда коробочку с наркотиками. Ей стало себя жалко и страшно, и она заревела, но тихо, чтобы псих не услышал.

Дядька метался в коридоре, круша двери и стены своим топориком, и вдруг взревел:

– Они с кухни лезут!

Брызнуло от удара стекло в двери. Благо Женька сидела под столом, и все осколки полетели на столешницу и пол. Дядька навалился на дверь и толкал ее, но в маленькой кухне Женьке как раз хватило роста, чтобы ногами упереться в шкафчик у противоположной стены и спиной в кухонную дверь.

Удары посыпались на стол. Женька пригнулась. Несколько раз топорик пробивал столешницу и выходил то рядом с ухом, то немного в стороне.

Сил визжать уже не было. Она перемешивала рев, плач и крик, переходящие в какое-то подобие воя, и жалела, что не успела распахнуть окно на кухне, может быть, ее вопли услышали бы прохожие? Вдруг сообразила, что подъезд выходит на другую сторону дома. Водитель там, в машине, и вряд ли слышал ее крики. А Сашка Абаев, он-то сообразит, что она успела ему сообщить?! Все-таки он уже семь лет работает. Старый и опытный работник. Хватило ему ума поднять тревогу? Почему он оказался в диспетчерской? Он же после суток.

Такие дурацкие мысли лезли в Женькину голову, пока безумный дядька рубил стол над ее головой и толкал коленями кухонную дверь. От этих ударов и грохота в мозгу образовывалась пустота, инстинктивно хотелось свернуться калачиком, но приходилось спиной удерживать притвор.

Хорошо, что безумец не додумался бить в него топориком. Рыхлая оргалитовая плита не выдержала бы этого, а развернуться и упереться ногами Женька не успевала уже и не сообразила.

Вдруг удары прекратились. Хрипло заорал дядька. Квартира наполнилась голосами и матерными словами.

– Женя! Вылезай! – Она не сразу узнала голос старшего врача. В нем было море тревоги и нежности. – Все хорошо. Мы его скрутили!

Она выбралась из-под стола. Барышев ворвался в кухню и прижал Женьку к груди. А она вдруг заревела, как плачут дети, заливая его слезами и не имея возможности сказать и слова. Гудела.

Барышев гладил ее по растрепанной, засыпанной стеклом голове и повторял:

– Успокойся, все прошло. Все хорошо. – Он стряхивал с волос Жени осколки, гладил ее по спине.

Она не видела, что с Барышевым ворвались еще несколько человек в халатах и водители.

Орал и ругался матом психованный дядька, которому подоспевшие мужчины выкрутили руки и вырвали топорик.

Барышев сказал строго:

– Не калечить! Свяжите, и пусть с ним психиатры разбираются с милицией.

Он поднял опухшее от слез Женькино лицо. Но она упорно прятала его в ставший мокрым на груди белый халат старшего врача.

– Успокойся. Все хорошо.

Она еще несколько раз прерывисто всхлипнула, собирая разбегающиеся мысли. Чуть отстранилась, вспомнив, что это не друг, а Барышев! Человек, который ее терпеть не может. Она не подумала, что он первым примчался на ее крик о помощи. Она забыла уже все, что происходило несколько минут назад. И его слова и как он успокаивал ее. Она уперлась ему в грудь и отстранилась.

– За что вы меня ненавидите, Владимир Анатольевич? – Это был единственный вопрос, который она смогла, кое-как, задыхаясь, произнести.

Барышев опешил. Он не знал, что ответить. А она закрыла лицо руками и снова заревела. На это раз от всей накопившейся обиды. Она что-то пыталась ему сказать, перемежая слова всхлипами:

– Вы же меня на Центр… а что вам до моего халата?! Я плохо работаю? Что вы с карточками пристали?

Барышев собрался с мыслями. Он не все понял из этой словесной каши, которую обрушила на него Женька, но главное уловил.

В квартире уже появились милиционеры и медики психиатрической бригады. Там шел опрос, осмотр, и каждый занимался своим делом. О Жене и старшем враче, разговаривавшем на кухне, все, казалось, забыли.

Барышев не знал, как объяснить Женьке, что он ее совсем-совсем не ненавидит, а скорее наоборот. Он как те мальчишки в пятом классе, дергавшие нравящихся девочек за косы, использовал любую возможность, чтобы повидать Женю, оказаться с ней наедине и объясниться, наконец, но всякий раз ему не хватало решимости, и весь разговор заканчивался претензиями и обидой с ее стороны. Стена, которую сам Барышев мечтал разрушить, с каждым эпизодом становилась только выше крепче.