Скорая развязка

Стоял сухой и жаркий полдень. Все небо было обметано копнами кучевых облаков. В прогалины между высоких и сочных от света тополей, росших по закатной грани усадьбы, качались за околицей в мареве выспевающие поля, и молодая дерзкая зелень их, уходя к горизонту, размывалась, бледнела в опаловой дали, где узкой синей опояской приметился лес, точно спаянный с небосводом. Спокоем и теплом дышало полевое раздолье, а на выметенном дворе пахло тополями, горячей пылью и затхлым нутром отворенных настежь складов. Под карнизом деревянного конторского дома, обшитого еще непостаревшим, но забронзовелым тесом, с вековой надежностью гудели шмели. Под окнами конторы застил землю набравший силу остудник, на его бахромчатых листьях лежали обгорелые спички, окурки и шмотки спитого чая, выброшенные в открытые створки.

Сано снял фуражку, пригладил ладонью редкие волосы на своей небольшой, но лобастой голове, прислушался к неясному звону и не понял: то ли в ухе звенит, или пролетел шмель с тягучим гудением. Через тонкие изношенные штаны солнце жгло Сану колени, и кирза на голенищах сапог, забитая грязью и оттого совсем серая, накалилась, как жесть.

Напротив через проезд под шиферным навесом на ворохе мешков спал разутый пожарник, закрывший от мух свое лицо какой-то тряпицей. Из складов тянуло затхлой сыростью, и пожарнику сладко спалось на прохладном сквознячке. Мухи донимали его голые ноги, и он, не просыпаясь, мучительно-сладко шевелил подопревшими пальцами. Выспится, сохатый, пойдет телевизор глядеть в контору», — зло позавидовал Сано, и приступ ноющей жажды под сердцем жестоко овладел им. Охота хмельного путала мысли еще с утра, но Сано берег эту нараставшую нужду, переживая в терпении радость верной выпивки. И вдруг — осечка. Сано посидел в каком-то бездумном оцепенении и, окончательно отупев от жары и томления, пошел к проходной, отплевываясь голодной слюной.

Въездные ворота были открыты, а поперек их от столба к столбу висела кованая цепь, тяжело провисшая едва не до земли.

В проходной за дощатым барьером сидела тетка Тая и вывязывала на железных спицах пятку носка. Клубок белой шерсти крутился в выдвижном ящике тумбочки, на которой стояла обгоревшая электроплитка с измятым чайником. Тетка Тая — пожилая женщина с большой грудью, на которой лежали накладные карманы толстой синей гимнастерки, весьма длинной и перетянутой брезентовым ремнем, на седых волосах ее глубоко сидел круглый берет, тоже синий и тоже казенный. Не отрывая тяжелых глаз от рукоделия, тетка Тая спросила:

— Отлынул?

— Не враз-то. Не дали денег-то, змеи, — со спокойной усталостью сообщил Сано и облизал горячие губы, лег грудью на барьер, а худощавое лицо его с меткими черными глазами, прямым костистым носом и острым подбородком сделалось вдруг совсем пронзительно хищным. Он поискным взором обшмыгал все углы проходной, и тетка Тая, хорошо знавшая его вороватую пристрелку, подметила:

— Так и зыришь зенками. Налаживался бы на жизнь, Сано. Гляди, худой ты — сквозь шшоку зубья просчитаешь.

— Дай рублевку, тетка Тая, — на глазах зуб вырву. — Сано открыл впалый рот и будто приготовился выламывать передние зубы, которых понизу и без того не хватало.

— Да лешак окаянный, что буровишь?

— Тетка Тая, ты мне вот мать и мать родная.

— Кто тебя родил, так самому бы не родиться. Я б от такого сынка до смерти удавилась. Нет-нет, и не заводи разговора. Не заводи и не заводи. Самой бы кто дал. Как жить-то думаешь, а, садовая головушка? Сидел бы да сидел тутотка на вахте. Фуражка, шинелка, гомностерка непокупные.

— Мамонька говорит, телевизор в кредит возьмет.

— Надеешься, ящик тот поить и кормить станет?

— Завтра, не забыть бы, на рыбалку лажу. Тебе, тетка Тая, щучку или окунят, что лучше-то?

— Себя сперва накорми.

— Прошлый раз налим наделся — полено, — Сано отмахнул кусок барьера едва не на все руки, но тут же сбавил и поглядел на тетку Таю — она была занята своей вязкой. — Черного перцу мамоньке привезли, — пытался Сано завязать разговор.

— Сано, иди-ка ты куда шел, — тетка Тая отложила свое вязание и стала в упор глядеть на Сана: у ней было такое ощущение, будто он обшаривал ее карманы своими затаенно-ласковыми руками. — Право иди. Ты сам сидел вахтером и знаешь, не велено тут.

В это время у ворот засигналила автомашина, и тетка Тая, чтобы как-то выпроводить Сана, попросила:

— Иди-ко по старой памяти скинь цепку.

— Кто мне поверит.

— О чем это ты?

— Самовольно, скажут.

— Да иди скинь.

— Заругаются еще…

Машина настойчиво гудела, шофер небось уж злился, и тетка Тая, окинув взглядом проходную, побежала к воротам. «Того и гляди, чего-нибудь сгреет», — заботилась она, сбрасывая на землю конец цепи. Машина хрустнула звеньями цепи, переезжая через нее, и тетка Тая опять надела кольцо на крюк.

А Сано тем временем успел заглянуть в кирзовую сумку тетки Таи, стоявшую за тумбочкой: в ней лежал только пустой целлофановый мешок да стеклянная литровая банка. «Бог послал посудинку-то», — смекнул Сано и сунул банку за опушку штанов, спрятал на впалом животе, вышел на проход и лег опять грудью на брус.