Скорбные элегии. Письма с понта

В жизни моей доселе я счел дважды пять пятилетий —
А безоружна была добрая Муза моя.
Многие тысячи букв перо мое вывело в строки,
Но ни в единой из них не окровавился цвет.
5 Кроме создателя их, никому от них не было худа —
Я лишь, «Науки» певец, вместе с «Наукой» погиб.
Но отыскался такой человек, которому ныне
Хочется дерзко отнять славу моей доброты.
Кто бы он ни был — а я не хочу называть его имя, —
10 Сам он влагает копье мне в неискусную длань.
В дальнем краю, откуда мороз аквилонами дышит,
Не позволяет он мне в ссылке таиться моей.
Он неуемно мои бередит незажившие раны,
Он площадным языкам имя мое предает;
15 Он не дает и жене живого оплакивать мужа
Ради связующих нас вечных супружеских уз;
Он запрещает и мне из обломков разбитого челна
Дар мой обетный нести спасшим от смерти богам;
Он, который бы мог умерить пожар полыхнувший,
20 Нынче поживы себе ищет урвать из огня.
Он отнимает последний кусок у ссыльного старца —
Ах, не достоин ли сам этой он кары моей?
Боги меня да хранят, а более всех — величайший[578]

,Тот, кто дороги мои от нищеты бережет,
25 И благодарность ему за кротость высокого сердца
Я не устану вовек, сколько есть силы, гласить.
Целый Понт услышит меня! а быть может, быть может,
По изволенью его станет и ближе мой край.
Только тебе, кто лежачего бьет беспощадным копытом,
30 Только тебе я по гроб буду заклятым врагом.
Раньше вода и огонь прекратят свою вечную распрю,
Раньше сольются в выси лунный и солнечный свет,
Раньше один небосклон и Зефиром повеет, и Евром,
Раньше с полярных небес дунет разымчивый Нот,
35 Раньше новая дружба родится из братского дыма,[579]
Вставшего с смертных костров, древней зажженных враждой,
Раньше с летом зима и осень совьется с весною,
Раньше с одной стороны вспыхнут восход и закат,
Нежели я положу оружье, подъятое ныне,
40 Нежели вновь утвержу мир, оскверненный тобой,
Нежели дальность пространств загладит такую обиду,
Нежели давность времен ненависть в сердце смягчит!
Мир между нами таков — вся жизнь моя в этом залогом! —
Как у свирепых волков и беззащитных овец.
45 Я выступаю на бой, не сменив стихотворного строя[580],
Хоть непривычна к борьбе поступь подобной стопы.
Как при начале борьбы, не размявшись еще перед битвой,
Воин ударом копья бьет в золотистый песок,
Так же и я на тебя не мечу еще острого дрота
50 И в ненавистную грудь сразу копьем не тянусь.
Кто ты такой, как имя твое, и чем ты ославлен —
Даже об этом пока прямо сказать не спешу.
Ежели будешь упрям — то, Ликамбовой кровью окрашен,
Станет оружьем моим вольный язвительный[581] ямб.
55 Ныне же, как Баттиад[582] нарекал ненавистника «Ибис»,
Так и мои о тебе будут проклятья звучать,
Так и мои облекутся стихи туманом намеков,
Хоть непривычны для нас этот обычай и слог.
В «Ибисе» «Ибиса» я повторю околичные речи
60 И позабуду на час собственный путь мой и вкус.
Ибис — имя тебе до поры в моей маленькой книге,
А настоящее я скрою пока от людей.
Как нависает ночной туман над моими стихами,
Так и вся твоя жизнь будь непроглядно черна!
65 В день рожденья и в день подарков к январским календам
Пусть тебе вещий язык вымолвит этот привет!
Боги земель и боги морей и вы, что блюдете
Вместе с Юпитером власть над куполами небес,
Вас умоляю: ко мне, ко мне преклоните вниманье,
70 Вас умоляю: мольбам силы придайте моим.
Ты, святая земля, вы, пенные волны морские,
Ты, высочайший эфир, эти моленья прими!
Звезды небес и солнечный лик в лучистом сиянье,
Месяц, которого круг с каждою ночью новей,
75 Ночь сама, ужасная нам в отененном обличье,
Вы, три сестры[583], в три перста вьющие срочную нить,
Ты, преисподнюю глубь оглашающий ропотом грозным
Водный поток[584], чья волна клятвопреступным страшна,
Вы, что в народной молве перед черной воссели темницей[585],
80 Кудри перевенчав вьющимся туловом змей,
Вы, наконец, бессмертная чернь, сатиры и фавны,
Боги речные и нимф полубожественный род,
Все, и от древнего хаоса вставшие древние боги,
И молодые доднесь, — встаньте в назначенный час,
85 В час, как запелось мое проклятие над вероломным,
В час, как обида и гнев правят погибельный чин!
Будьте к моим благосклонны мольбам — и последним, и первым,
Чтобы ни слово, ни звук не прозвучали вотще!
Все, о чем я молю, да сбудется так, как сбывалось
90 Все, о чем умолял критской владычицы зять[586]!
Если какую-нибудь и забуду я казнь, проклиная,
Вы не забудьте о ней: пусть он страдает больней!
Пусть не убавит ему наказанья и божьего гнева
Мнимое имя его, вставшее в этих стихах!
95 Ибис — в проклятьях моих, но кто этот Ибис — я знаю,
Знает и сам он, за что эти проклятья на нем.
Я приступаю к мольбам, как жрец приступает к обрядам, —
Благоговейте со мной вы, что стоите вокруг!
Вы, что стоите вокруг, изрекайте зловещие речи,
100 Лейте слезы из глаз — к Ибису, к Ибису путь!
С левой ноги повстречайтесь ему, с нехорошей приметы,
Видом черных одежд раньте опасливый глаз!
Что же ты медлишь, мой враг? Прими погребальную повязь,
Видишь: уже для тебя смертный воздвигнут алтарь,
105 Шествие ждет: пусть ничто не задержит последних обетов —
Ты, обреченный, подставь горло ножу и жрецу.
Пусть не даст тебе суша наесться и влага напиться,
Пусть надышаться не даст веяньем ветер своим,
Солнце не станет греть, светить не станет Диана,
110 Звезды свои отведут взоры от взоров твоих!
Пусть от тебя отшатнется огонь, пусть воздух отхлынет,
В тропах откажет земля, в броде откажет вода!
Нищим изгнанником стань, обивай чужие пороги,
С дрожью в робких устах скудный выпрашивай кус,
115 Пусть ни тело, ни ум не избудут стенающей боли,
Ночь будь тягостней дня, ночи будь тягостней день!
Жальче жалкого будь, но никто пусть о том не жалеет:
Встречной и встречному — всем в радость страданья твои!
Жалок? мало того, ненавистен будь по заслугам!
120 Много зла претерпел? Больше и больше терпи!
Редкой будь участь твоя: Фортуна, забыв о приязни,
Ввек да не сводит с тебя свой ненавидящий взор!
Много будь к смерти причин, но мало возможностей к смерти:
Встретить смерть не сумев, против желанья живи!
125 Долгой да будет борьба, пока от истерзанной плоти
Не отлетит, наконец, долго терзавшийся дух.
Сбудется слово мое! Сам Феб являет мне знаки —
Вижу: от левой руки птица печали летит.
Истинно так: обеты мои небожителей тронут,
130 Чаянье смерти твоей пищею будет душе.
Раньше пусть душу мою, которую столько ты травишь,
Смертный день унесет, мой долгожданнейший день,
Нежели дальность пространств загладит такую обиду,
Нежели давность времен ненависть в сердце смягчит!
135 Нет, пока луком фракиец разит, а копьем язигиец[587],
Нет, пока теплым течет Ганг, а холодным — Дунай,
Дуб растет на горе, а трава зеленеет в долине,
А из этрусской земли Тибр свои волны несет,—
Быть нам врагами с тобой! Даже смерть вражде не помеха:
140 И у бессильных теней тоже оружие есть;
Даже тогда, когда растворюсь я в воздушном потоке,
Тень моя, мертвая тень будет с тобой враждовать;
Даже тогда не смогу я забыть о твоих злодеяньях,
Даже костяк мой, и тот встанет тебя ужасать!
145 Как бы я ни погиб — изнурит ли постылая старость,
Или от вражьей руки скорая встретится смерть,
Или в бескрайних морях окажусь я на утлом обломке,
И на чужой стороне рыбы мне тело пожрут,
Или заморские птицы вонзят в меня хищные клювы,
150 Или же кровью моей волк обагрит свою пасть,
Или, быть может, меня не откажут предать погребенью
И на плебейском костре тело бессильное сжечь,—
Что бы ни сталось со мной, но я вырвусь из пропастей Стикса,
Я дотянусь до тебя мстительной хладной рукой,
155 Днем я предстану тебе, и в сумраке ночи безмолвной
Вдруг ты увидишь меня, и уж тебе не уснуть;
Где бы ты ни был, куда бы ни шел, полечу пред тобою,
И от стенаний моих ты не укроешься, нет,
Выгнувшись, бич зазвучит, зашипят перевитые змеи,
160 Факелы дымом дохнут в твой застыдившийся взгляд,
Фурии будут живого терзать и мертвого будут,
Будет недолгою жизнь, но бесконечною казнь!
Да, погребенье твое не оплакано будет от ближних,
Неупокоенной в прах рухнет твоя голова:
165 Ты под рукой палача повлечешься на радость народу,
В мертвое тело твое крепко вонзится багор,[588]
Всепожирающий огнь отшатнется от мерзостной плоти,
В праведном гневе своем труп твой отвергнет земля —
Когтем и клювом кишки твои медленный вытянет коршун,
170 Зубы вопьются собак в лживое сердце твое,
Станут о теле твоем враждовать ненасытные волки —
Вот твоя доля: гордись славой, достойной тебя!
Не к Элисейским полям — к иным воззовут твою душу,
В пагубном сонме и злом будет обитель твоя —
175 Там, где Сизиф[589] взогнать и нагнать неволится глыбу,
Там, где распятый простер члены вдоль спиц колеса,
Там, где кровавой толпой, приневестившись к роду Египта,
Носят Белиды не впрок воду на вечных плечах,
Там, где Пелопов отец и может схватить, и не может
180 С веток нависших плоды или напиться воды,
Там, где в урочную снедь предает себя хищнице-птице
Тот, кто от пят до чела девять покрыл десятин, —
Там и настигнет бичом тебя старшая в троице фурий[590],
Ребра твои охлестнув в счет злодеяний твоих,
185 Адскими змеями к ранам твоим приникнет вторая,
Третья вожжется в лицо жарко дымящим огнем;
Тысячу тысячей мук для мучения пагубной тени
Вымыслит ради тебя мерящий казни Эак[591]:
Он на тебя перепишет былых преступников кары —
190 Всем, кто казнился в веках, дашь ты желанный покой:
Ныне есть кому стать под катящимся грузом Сизифа,
Новое тело помчат спицы в колесном бегу,
Вот кто будет ловить напрасные ветви и волны,
Вот кто будет питать вечных утробою птиц!
195 Смертной муке конца вторичная смерть не положит,
В стольких казнящих часах часа последнего нет.
Я лишь немногое молвлю о том — унесу ли я много
Листьев с Идейских высот[592], вод из Ливийских морей?
Ибо сколько цветов в сицилийской рождается Гибле,
200 Сколько шафрана — в полях под киликийской горой,[593]
Сколько суровой зимой несут аквилоновы крылья
Градин, чтоб горный Афон[594] белой покрыть сединой, —
Этого мне не исчесть, и твоих не исчесть злодеяний,
Даже если бы мне в сто языков[595] говорить.
205 Столько познаешь ты бед, в таких захлебнешься крушеньях,
Что уж не мне ль самому впору разлиться в слезах?
Слезы такие меня наградят беспредельным блаженством,
Этот утешнее плач, нежели радостный смех!
Ты несчастливцем рожден: такова небожителей воля!
210 Над колыбелью твоей добрых не видано звезд[596]:
Не проблистала Венера в тот час, не явился Юпитер,
В неблагодатных домах Солнце стояло с Луной;
Тот, кого родила Юпитеру светлая Майя,
В месте недобром зажег свой над тобою огонь;
215 А занесли над тобой гнетущую звездную злобу
Марс, не сулящий добра, и серпоносный старик.
Черные тучи сошлись в небесах над тобой в день рожденья,
Чтобы вовеки тебе светлого в жизни не знать.
В календаре этот день названьем «аллийского»[597] проклят —
220 Ибис в этот же день в пагубу Риму рожден.
Только скользнувши на свет из нечистого чрева родившей,
Ты к кинифийской земле[598] мерзостным телом припал.
Филин ночной, напротив тебя воссев на вершине,
Мрачным криком кричал, смертный разинувши клюв.
225 Новорожденному тело омыли втроем Евмениды
Влагой, которую Стикс высочил в поры болот[599];
Трижды они над тобой заломили кровавые руки,
Змеи Эреба тебе ядом обрызгали грудь,
Млеком от сучьих сосцов упились сосущие губы,
230 И не напрасно оно в детскую глотку влилось —
В корме выкормыш впил звериную ярость питавшей,
Лаем собачьим привык речи людские встречать.
Члены твои повились пеленой темно-ржавого цвета,
Взятою вором ночным на погребальном костре.
235 Чтоб не на голой земле нетвердой лежать головою,
Жесткий булыжный голыш стал изголовьем тебе.
И наконец, отходя уже прочь, под самые очи
Трое сестер поднесли факел на свежем суку,
Слезы твои потекли в ответ горючему дыму,
240 И обратилась к тебе вот как одна из сестер:
«Эти слезы твои мы вызвали впрок и надолго —
Сколько ни будешь ты жить, будут причины для слез!»
Так провещала она. И Клото не спорила с нею:
Нить на веретене правя враждебной рукой,
245 Так повелела она прорицанию сбыться, добавив:
«Явится некий поэт петь о судьбине твоей».
Я — тот самый поэт! От меня и услышь свои беды;
Боги! Силу свою в эти вложите слова.
А за моими словами тебя и дела не минуют —
250 Горькие слезы пролив, сам ты узнаешь о них.
Мукам этим твоим старинные будут примеры:
Что претерпел Илион, то же претерпишь и ты.
Сам Пеантид[600], наследник героя, что палицей славен,
Столько отравленных ран в трудной ноге не носил;
255 Будешь страдать, как тот, кому лань сосцы подставляла,
Рану оружный нанес, а безоружный помог;
Или как тот, кто рухнул с коня средь Алейского поля[601],
Сам своей красотой гибель стяжавши себе;
Аминторида судьбу разделяя, лишишься ты света,
260 Будешь по робкой тропе палкой выщупывать путь;
Будешь незрячим, как тот, кто на дочь опирался в дороге,
Матери кто и отца черным коснулся грехом;
Или как тот, кто был избран судьей в затейливом споре
И получил за ущерб аполлинический дар;
265 Или как тот, по чьему наставлению птичка-голубка
Путь проложила ладье — делу Палладиных рук;
Или как тот, кто лишился очей, до золота жадных, —
Сыну их в жертвенный дар сирая мать принесла;
Или как тот овцевод этнейский, которому участь,
270 В будущность взоры вперя, Телем прорек Евримид;
Или как Демодок, как Фамир, как два Финеида,
Коим как дал, так и взял зренье несчастный отец.
Так тебя рассекут, как тот, кто рожден был Ураном[602],
Сам Урану отсек то, от чего порожден.
275 Будет во вздутых волнах Нептун к тебе не добрее,
Чем к тому, у кого птицы — супруга и брат;
Или к тому, кого Семелы сестра[603] пожалела
И из обломков ладьи, морем разбитой, спасла;
Или же кони тебя по рукам и ногам четвертуют,[604]
280 Чтоб не единственный был этою казнью казнен;
Или же примешь ты смерть, как тот, что в плену у пунийцев[605]
Не пожелал за себя выкупа в Риме просить;
Бог тебе будет не в помощь, как не был Юпитер троянцу[606]
В час, когда тот обнимал тщетно Ретейский[607] алтарь;
285 Как фессалиец[608] когда-то с возвышенной бросился Оссы,
Ты с каменистой горы бросишься вниз головой;
Или, как тот Еврилох, что его унаследовал скипетр,
Ты свое тело отдашь змеям прожорливым в снедь;
Или же смерть постигнет тебя, как постигла Миноса[609],
290 Ливнем горячей воды прямо на голову пав;
Или же, как Прометей, за незлое наказанный сердце,
Будешь пернатую тварь собственной кровью питать;
Или, как Эхекратид[610], трижды пятый по мощном Геракле,
Силы лишась под ножом, канешь в пучину морей;
295 Или, как Аминтиад[611], любовнику став ненавистен,
Примешь в грудь от него больно отточенный меч;
В кубках будет твоих такое вино, как когда-то
Пил прославленный сын Зевса с рогатым челом;
Или же примешь ты смерть, подобную смерти Ахея,
300 Что, пригвожденный, повис над златоструйной рекой;
Или, как тот, что был именем горд Ахиллова рода[612],
Под черепичный удар вдруг попадешь головой;
И, как его соименник, чей прах по Эпиру рассеян,
Так же и ты не найдешь места останкам своим;
305 Как Эакидова дочь, ты умрешь под ударами дротов,
И не поможет тебе святость Церериных мест;
Или, как внук Эакида-царя, что был только что назван,
Ты из родительских рук примешь отравленный сок;
Или, зарезав тебя, вернет себе доброе имя
310 Женщина — именно так был ведь зарезан Левкон;
Или с собой на костер взведешь ты любимейших ближних —
Именно так свою жизнь кончил и Сарданапал[613];
Или, как тех, кто шел на разгром ливийского Зевса,
Южный ветер тебя знойным засыплет песком;
315 Как на коварную смерть обреченные Дарием Охом,
Будешь насыпанный прах пастью разинутой грызть;
Или от голода или от холода встретишь кончину,
Как ее встретил беглец от сикионских маслин;
Или, как вождь Атарнейский[614], обшитый воловьею кожей,
320 Будешь повергнут к стопам пред господином своим;
В опочивальне своей ты умрешь, как ферейский владыка,
Тот, над которым жена гибельный меч занесла;
Тех, кого верными мнил, роковую познаешь неверность,
Смертную рану прияв, как ларисейский Алев;
325 Словно Милон, писейский тиран, тиранивший Пису,
Брошен вниз головой, в тайные воды скользнешь;
Как Адиманта, царя филесийского, вышний Юпитер
Сжег перуном своим, так же сожжет и тебя;
Или же, как амастрийский Леней[615], покинув отчизну,
330 Голый, голодный умрешь там, где владычит Ахилл;
Или, как Евридамант вокруг Фрасиллова праха[616],
Трижды будешь влеком вслед ларисейским коням;
Или даже как тот, кто им защищенные стены,
Павши, объехал не раз — в знак, что невдолге им пасть;
335 Или как тот, кому новую казнь Гиппомен предназначил, —
Прелюбодея влача по эрехтейской земле;
Чтобы и после того, как жизнь покинула тело,
Кони, мстя, волокли грязью испятнанный труп.
Так твои потроха прилипнут к морскому утесу,
340 Как под евбейской скалой[617] давних останки пловцов,
И, как насильник погиб от молнии и от пучины,
Так и тебя сокрушат сразу вода и огонь.
Фурии душу твою помутят, как душу того, кто
Телом израненным был ране подобен сплошной;[618]
345 Будешь, как Дриантид, владетель Родопского царства,
Парой ступать по земле неодинаковых ног;
Будешь, как зять двух змей, как смертник Этейской вершины,
Как Тисамена отец, как Каллирои супруг!
Будет супруга твоя ничем не стыдливей невестки
350 Той, за которую встарь краской покрылся Тидей[619],
Или же той, что в любви сочеталася с мужниным братом,
Хитростью вместо себя выдав служанку на казнь.
Боги тебе да пошлют такую же верность супруги,
Как Тиндарей и Талай в дар завещали зятьям!
355 Так, принесшие смерть своим двоюродным братьям,
Ныне Белиды бредут с вечною ношей воды.
Будет сестра у тебя — как Библида и как Эолида[620],
Только ради того, чтоб преступленье свершить;
Будет и дочь — но будет любить она, как Пелопея,
360 Как Никтимена и как Мирра любили отцов:
Жизнь отцовская ей дорога не более будет,
Чем Птерелаева жизнь или чем Нисова жизнь,[621]
Или чем жизнь того, кого дочь, колесницей поправши,
Память об этом грехе улице передала.
365 Сам же погибни, как те женихи, черепами которых
Был изукрашен вход в доме писейских царей,
Или, напротив, как тот женихов неустанный гонитель[622],
Что обагрил, наконец, собственной кровью песок;
Или как тот колесничий, который, сгубив господина,
370 Морю Миртойскому дал новое имя носить;
Или как те, что хотели нагнать быстроногую деву —
Тщетно, пока не легло яблоко под ноги ей;
Или как те, что входили в безвыходный дом Минотавра[623],
Чтобы вслепую искать с диким чудовищем встреч;
375 Или как те четырежды три троянца, которых
На погребальный костер властно послал Эакид;
Или как те, кого завлекал двусмысленной речью
Сфинкс, чтобы после обречь на несказанную смерть;
Или как те, что погибли во храме бистонской Минервы,
380 Из-за чего и досель лик у богини закрыт;
Или как те, кто в старинные дни кровавою снедью
Были фракийским коням в стойле у злого царя;
Или как те, что Фоантом заколоты в жертву богине
Или питали собой Феродамантовых львов;
385 Или как те, кого сорвала с корабля дулихийцев[624]
Жадная Скилла, и те, коих Харибда впила;
Или кого Полифем в огромном сокрыл своем чреве,
Или кого Антифат съел в лестригонском дому;
Или кого пунический вождь[625] в колодезной глуби
390 В воду велел погрузить и схоронить под песком;
Или же как женихи Икариды и с ними служанки,
И на хозяйскую жизнь давший оружье гостям;
Или как дальний Антей[626], аонийским борцом побежденный,
Тот, что, касаясь земли, вмиг становился сильней,
395 Или как те, кого дальний Антей побеждал своеручно,
Или как все, кто погиб в женском лемносском грехе,
Или как тот, кто, подав недобрый совет властелину,
Первою жертвой стал, павшей во имя дождя;
Иль как Антеев же брат, что окрасил свой жертвенник кровью
400 И научил убивать, сам показавши пример;
Или как тот нечестивец, который коням своим страшным
Вместо сена с овсом мясо людское давал;
Или как двое погибших от рук одного и того же,
Но от несхожих ран — зять Дексамена и Несс;
405 Или как правнук Сатурна[627], которого гибнущим видел
Сын Корониды, чей храм — на эпидаврской земле;
Или как Синид, Скирон и тот, чей отец — Полипемон,
Или получеловек, получудовищный бык;
Или же тот, кто сосны сгибал и опять отпускал их,
410 Глядя с двуморья в моря с той и другой стороны;
Или же тот, которого смерть наблюдала Церера,
Радуясь, что Керкион пал от Тесеевых рук, —
Все эти беды, моим заслуженно званные гневом,
Или не меньшие их — да не минуют тебя!
415 Будь, как Ахеменид[628], у подножья оставленный Этны
В час, когда увидал парус троянской ладьи!
Будь, как Ир двуименный, всегда подаянья просивший,
Будь и хуже, чем Ир, в нищей толпе на мосту!
К сыну Цереры любовь да будет твоя безответна,
420 Пусть на просьбы твои он не дает, а берет!
Как на прибрежье морском то приходит волна, то уходит,
И исчезает с песка оттиск ступавшей ноги,
Так достоянье твое да будет таять и таять,
Между пальцев твоих вновь ускользая и вновь!
425 Словно родитель[629], чья дочь вновь и вновь изменяла обличья,
Мучься голодной тоской, не угасимой ничем!
Чтобы гнушаться тебе не пришлось человеческим мясом,
Чтобы явился в тебе нынешний, новый Тидей,
Чтобы за черное дело твое от заката к востоку
430 Солнце направило вспять бег колесничных коней!
Ликаонидову снедь вкушай на гнусных застольях,
Тщись коварной едой вышних богов обмануть!
Пусть и тобою самим пытают всеведенье божье —
Жди Танталидовых мук и Телеидовых мук!
435 Тело твое, изрубив, по полям размыкают дальним —
Словно дорогам отцов было помехой оно.
Ты из Перилловой меди[630] склепаешь подобие бычье —
Видом и звуком оно будет, как вылитый бык;
И как злодей Фаларид, язык под мечом потерявший,
440 Бычьим мычанием сам будешь из меди стенать.
Если захочешь вернуть себя в свои лучшие годы —
Будешь наказан, как царь, взявший Адмета в зятья.
Если, как конный герой[631], ты бросишься в топкий колодец —
Имя его промолчит о дерзновенье твоем.
445 Гибель такую прими, как драконовы приняли севы,
Тирским поражены камнем средь эллинских нив.
Как у Пенфида сбылось проклятье над братом Медузы,[632]
Так над твоей головой пусть оно сбудется вновь!
Будь, как пернатая тварь, предмет заклинаний поэта,
450 Та, что сама себе срам моет прыскучей водой.
Столько ран получи, сколько тот, говорят, получивший,
Коему в жертвенный дар не допускается нож[633].
Так себя изувечь, как те, которых Кибела
Учит увечить себя пенью фригийскому в лад.
455 Стань ни мужчиной, ни женщиной, стань холощеным, как Аттис,
Мягкой рукой ударяй в резко звучащий тимпан,
Зверем внезапно явись к Великой Матери в стадо,
Как победитель-бегун[634] и побежденная с ним;
Пусть не одна эту казнь на себе испытает Лимона,
460 Пусть и твои потроха конский размыкает зуб!
Ты, как тот некроткий тиран, что в Кассандрии правил[635],
Раненый, будешь лежать под насыпною землей;
Или как Абантиад или Кикна лирнесский потомок,[636]
Ты, заточенный в ларец, в волны морские скользнешь;
465 Или как жертва падешь на святом алтаре Аполлона —
Жертва, которою встарь пал от врага Феодот[637];
Или в положенный день принесет тебя в жертву Абдера,
Градом казнящих камней на обреченного пав;
Или падешь, поражен, под триострым копьем громовержца,
470 Как Гиппоноя дитя, как Дексионы отец,[638]
Как Автонои сестра, как Майи лукавый племянник,
Как неумелый ездок на поднебесных конях,
Как обезумевший царь Эолид, как кровный сородич
Той, что в ночных небесах незаходяще блестит,
475 Как Макело, пораженная вмиг и вместе с супругом, —
Так я молю небеса сжечь тебя мстящим огнем!
Стань добычею тех, кого не пускают на Делос
После того, как погиб ими растерзанный Фас[639],
Тех, кем не пощажен увидавший купанье Дианы
480 И от кого не ушел отпрыск Кротопия — Лин.
Ты не минуй и змеи, ядовитое жало которой
В царство теней низвело старца Эагра сноху[640],
Или которой убит Архемор, иль которой задушен
Тот, кто ударил копьем в полое чрево коня.
485 Ты на крутой высоте, под бременем винного хмеля,
Так потеряешь себя, как потерял Эльпенор[641],
Так, укрощенный, падешь, как некогда пали дриопы,
Фиодаманту[642] помочь вставши на битвенный зов,
Или неистовый Как, мычанием выданный бычьим,
490 Пал, в пещере своей той же рукой умерщвлен,
Или как тот, кто за дар, окрашенный Нессовой кровью,
Собственной кровью своей водную зыбь обагрил,
Или как тот, кто с отвесной скалы низвергнулся в Тартар,
Из сократических книг выучив речи про смерть,
495 Или как тот, кто неверный узрел над сыновней ладьею
Парус, иль как юнец, павший с пергамской стены,
Или как та, чьи сосцы вскормили племянника-Вакха,
Иль как накликавший смерть изобретеньем пилы;
Линдская дева, чья брань оскорбила могучего бога,
500 Так низверглась со скал, как разобьешься и ты!
Пусть тебе в отчих полях повстречается плодная львица,
Чтобы Фалекова смерть[643] не миновала тебя!
Вепрь, от которого пал сын дерева, пал нестрашимый
Идмон, пал Ликургид, — пусть и тебя поразит!
505 Пусть он тебя поразит даже мертвый, как ловчего мужа —
Та голова кабана, что пригвоздил он к стволу!
Или сама тебе станет сосна причиною смерти,
Как берекинфскому встарь стала фригийцу-ловцу![644]
Если твои якоря упадут в минойскую отмель —
510 Пусть о тебе зашумят: «Это — коркирский пришлец[645]!»
В дом ли войдешь — пусть обрушится дом, как над тем Алевадом[646]
В Леопропидову честь звездный обрушил близнец!
Как Тиберин и Эвен[647], речным поглощенный потоком,
Имя свое завещай быстро бегущей воде!
515 Как Астакид[648], ты свою отсеченную голову выдай
На растерзанье зубам, диких достойным зверей!
Как пресловутый Бротей[649], обуянный желанием смерти,
Тело повергни свое на погребальный огонь.
Злую гибель прими, заточенный в железную клетку,
520 Как летописец[650], чей труд не был вовек завершен.
Стань тебе твой же лукавый язык причиною казни,
Как для того, кем открыт дерзкий ямбический стих!
Всем ненавистный, от голода сгинь, как тот стихотворец,
Чей неустойчивый стих плел на Афины хулу!
525 В раненой правой руке обрети себе смертную участь,
Как песнопевец, что вел важную лирную песнь!
Как Агамемнонов сын[651], уязвленный змеиным укусом,
Рухни, гибельный яд впивши из острых зубов.
Первая брачная ночь да будет твоею последней —
530 Так с молодою женой вместе погиб Евполид.
В чрево твое да вонзится копье и останется в ране —
Так, обутый в котурн, встретил конец Ликофрон.
Да растерзают тебя в горной роще родимые руки,
Словно фиванца, кому дедом был кольчатый змей;[652]
535 Бык да помчит тебя в быстром бегу по острым утесам,
Как своевластную мчал Посидонида жену;
Твой отсеченный язык да падет пред твоими стопами,
Как у сестры, что сестре брачную смяла постель!
Как запоздало признавший отец безымянную Мирру[653],
540 Будешь бродить без конца с краю до краю земли;
Словно ахейский певец[654], и ты вредоносному жалу
Трудолюбивой пчелы дашь погрузиться в глаза;
Словно имевший женой своей Пирру[655], рожденную братом,
Ты в каменистых горах дашь себе чрево терзать;
545 Словно Гарпагово чадо на новом Фиестовом пире,[656]
Ты, изрубленный в снедь, ляжешь в утробу отца;
Будут жестоким мечом разъяты убогие члены,
Чтобы припомнил народ, как поплатился Мамерт[657];
Будет захлестнуто тесной петлей дыхание в горле,
550 Чтобы окончил ты жизнь, как сиракузский поэт[658].
Голое мясо твое обнажишь из-под вспоротой кожи,
Словно фригийский сатир[659], давший названье реке.
Взвидишь перед собой каменящие очи Медузы
И с эфиопской толпой[660] примешь единую казнь.
555 Словно потнический Главк[661], погибнешь в зубах лошадиных,
Как соименник его, прянешь в морскую волну,
Или как младший из трех, именуемых именем этим,
Изнемогающий дух в кносском испустишь меду.
Трепетно выпьешь питье, какое бестрепетно выпил
560 Старец, дававший суду перед Анитом ответ.[662]
Будешь во всякой любви несчастен, как отпрыск Креонта[663],
А в обладаньи таков, как Эолид Макарей[664].
Землю родную свою увидишь объятой пожаром,
Как с илионской стены Гекторов Астианакс.
565 Словно охотник[665], рожденный на свет от сестры и от деда,
Кровью омоешь своей кровосмесительный грех.
Будешь таким же копьем поражен, каким пораженный
В самую плоть и кость умер Икариев зять[666].
Словно тому, кто в кленовом коне[667] нарушил молчанье,
570 Голос твой пресечен будет чужою рукой.
Как Анаксарха[668], тебя истолкут, ударяя пестами:
В ступе вместо зерна кости твои загремят.
Феб во гневе своем заточит тебя в глубь преисподней,
Словно Псамафы отца[669], так поступившего с ней!
575 На домочадцев твоих такая обрушится кара,
Из-под какой аргивян спас в свое время Кореб.
Как Ипполит, обреченный на смерть Венериным гневом,
Будешь, отверженный, смят бегом взбешенных коней.
Как ради многих богатств погубил опекатель питомца[670],
580 Так да погубит тебя ради немногих богатств!
Словно Дамасихтон[671], погибнувший с братьями вместе,
Ты низведи за собой в Тартар все племя твое;
И, как под прахом сынов изнемог песнопевец фиванский,
Так и тебе поделом жизнь твоя бременем будь.
585 Камнем оцепеней, как сестра каменела Пелопа
Или как Батт, языком сам погубивший себя.
Ежели воздух пустой ты разрежешь метаемым диском —
Пусть тебя он убьет, как Эбалида[672] убил!
Ежели руки твои поборются с пенною влагой —
590 Будь тебе эта волна злей абидосской волны[673]!
Как комедийный поэт нашел свою гибель в пучине,
Так захлебнешься и ты черной стигийской водой;
Если же выплывешь ты из хлябей, бичуемых ветром, —
Встретишь, как Палинур, смерть на прибрежной земле.
595 Или же станешь добычею псов, берегущих Диану,
Как сочинитель стихов[674], в строгий обутый котурн;
Или как тот тринакрийский мудрец, в сиканскую Этну
Прянешь, которой жерло вечным пылает огнем.
Тело твое на куски разорвут безумные ногти
600 Тех, кто на гебрских брегах рвали Орфееву плоть.
Как на огне сгорел без огня каледонский охотник[675],
Так от меня да сгорит твой погребальный костер;
Как фасианский венец погубил молодую супругу,
Испепелив и отца, и эфирейский дворец,
605 Как ядовитая кровь растеклась в Геркулесовом теле,
Так да изгложет тебя сок смертоносных отрав.
Как Пенфилеев Ликург[676], ты почувствуешь раненым телом
Нового жало клинка в мстящей сыновней руке.
Словно Милон[677], в дубовую щель погрузишь свои руки —
610 И уж из этой щели больше не вызволишь рук.
Людям дары понесешь — и погибнешь от них, как когда-то
Щедрый Икарий[678] погиб от опьянелой толпы;
И, как его неутешная дочь над отцовой могилой,
Сам себе петлю сплети, сам в нее горло продень.
615 Пусть тебя замкнутый вход обречет голодать и во храме[679] —
Эту назначила казнь сыну казнимому мать.
Сам похитителем стань святого кумира Минервы[680],
Как разрешитель пути сонму авлидских пловцов.
Смертью своей искупи преступленье, в котором невинен,
620 Как искупил Навплиад[681] ложно взведенный навет.
Как у Исиды в дому[682] умертвил домодержец пришельца,
Коего прочь от святынь гонит Инахова дочь,
Или как тот, что таился во тьме от оружий Меланфа[683],
Но при очажном огне матерью был уличен,
625 Так же и ты упади под копьями, бьющими в чрево,
Так и тебе никто пусть не протянет руки!
Ночи такой же дождись, как дождался фригиец[684], который,
Робкий, льстился стяжать мирмидонийских коней;
Сном забудься таким, как когда-то товарищи Реса,
630 С ним разделявшие путь, с ним разделившие смерть;
Или как те, кого Гиртакид и друг Гиртакида
В жертву мечу обрекли в свите царя-вещуна.
Словно Клиниев сын[685], из полусожженного тела
Душу сквозь черный огонь выдохни в смертную сень;
635 Или, как древний близнец[686], новозданную стену поправший,
Казнь прими под копьем, пущенным грубой рукой;
Или живи и умри вот здесь, меж сарматов и гетов,
Здесь, под градом их стрел, — боги, услышьте меня!
Вот пожеланья мои. Неси их, поспешная книжка, —
640 Пусть не печалится враг, будто о нем я забыл!
Мало сказано здесь; но вашею милостью, боги,
Да совершится втройне все, что я здесь посулил!
Близок и большему срок — и твое настоящее имя
Скоро ударит в твой слух в беге воинственных стоп[687].