Скорбные элегии. Письма с понта

Ты, кто одним родовит поименным перечнем предков,
Но благородством своим пращуров славу затмил,
В чьей душе воскрешен безупречности образ отцовский,
Чтобы она обрела новую силу в тебе,
5 В чьем дарованье опять ожило отца красноречье —
А ведь речистей, чем он, Форум не знал никого!
Имя я скрыл, но приметы твои указал — и невольно
Выдал тебя: обвиняй славу свою, не меня!
Изобличили тебя достоинства: знают их в Риме,
10 Знают, каков ты, — и тем я обелен от вины.
Думаю, в том, что тебе я отдал должное в песнях,
При справедливом таком принцепсе нету вреда:
Сам ведь отчизны отец[246]

— кто его доступней и проще? —Терпит, чтоб в наших стихах часто читали о нем.
15 Как тому помешать? Достоянье всеобщее Цезарь —
Общего блага и я долей владею, как все.
Силой своей дарованья певцов вдохновляет Юпитер,

Славу себе возглашать всем позволяет устам.
В Цезаре бога мы зрим, почитаем Юпитера богом —
20 Сразу примером двоих ты защитишься богов.
Хоть и не надо бы мне, на себя я приму обвиненье:
Ты-то не властен над тем, что я писал и пишу.
Пусть я с тобой говорю — не новый это проступок:
Я и до ссылки с тобой часто привык говорить.
25 Знай, за дружбу со мной не тебе обвинений бояться:
Кто ее начал, тому и угрожает вражда.
Твой отец — вот кого с юных лет почитал я всех больше,
Не помышляй же скрывать то, что известно и так.
Он дарованье мое хвалил (быть может, ты помнишь)
30 Больше, чем я заслужил даже на собственный взгляд,
Строки моих стихов читал он своими устами,
Чье красноречье ему общий снискало почет.
Значит, если в твой дом я принят — не ты был обманут:
Первый обманутый мной — тот, кто тебя породил.
35 Нет, не обманут он был, поверь: всю жизнь безупречны

Были поступки мои — кроме последних, увы!
Впрочем, вину, что сгубила меня, не сочтешь ты злодейством,
Если узнаешь, какой бедствия шли чередой.
Страх повредил мне тогда и оплошность — но больше оплошность…
40 Ах, позволь о моей участи не вспоминать!
Трогать не надо и вновь бередить незажившие раны:
Ведь и покой не успел их излечить до конца.
Пусть я кару несу по заслугам, но умысла злого
Нет в проступке моем: непреднамерен он был.
45 Это чувствует бог[247] — потому и жизнь сохранил мне
И достояньем[248] моим не дал другому владеть.
Лишь бы я жив был, а он, может быть, и этой положит
Ссылке конец, когда гнев временем будет смягчен.
Пусть лишь, молю, он теперь же велит мне уехать отсюда,
50 Если бессовестной нет дерзости в робкой мольбе.
Я лишь для ссылки хочу не такого сурового места,
Ближе к латинской земле, дальше от диких врагов.

Август откажет едва ль — велико его милосердье! —
Если его за меня кто-нибудь станет просить.
55 Не отпускают меня берега Евксинского Понта.
Древние звали его Понтом Аксинским[249] не зря:
Нет здесь тихих зыбей, умеренным поднятых ветром,
Тихих пристаней нет для иноземных судов.
Вкруг — племена, что в кровавых боях промышляют добычу,
60 Так что суша у нас вод вероломных страшней.
Если ты слышал о тех, что ликуют, людей убивая,
Знай: обитают они рядом, под той же звездой.
Близко места, где у тавров алтарь стрелоносной богини
Кровью кощунственных жертв часто бывал окроплен.
65 Память жива, что поблизости здесь было царство Фоанта[250]:
Мерзкое добрым, оно даже и злых не влекло.
Там в благодарность за то, что Диана ее подменила
Ланью, вершила любой внучка Пелопа[251] обряд.
После того как Орест, неизвестно, герой ли, злодей ли,
70 Яростью фурий гоним, в эти явился края,

Вместе с фокейцем[252], что стал примером истинной дружбы,
Ибо одна душа в двух обитала телах,
Вскоре оба в цепях к алтарю доставлены были,
Что перед дверью двойной храма кровавый стоял.
75 Смерти своей не боялся один и другой не боялся:
Видя, что гибель близка, каждый о друге скорбел.
Жрица стояла меж тем с обнаженным мечом, и повязкой[253]
Варварской были уже греков обвиты виски —
Но Ифигения вдруг узнала выговор брата:
80 Вместо удара клинком он получил поцелуй!
Тотчас богини кумир, ненавидевшей страшные жертвы,
В лучший край перенесть дева, ликуя, спешит.
С этой страной, что лежит у предела земли и откуда
Люди и боги бегут, я по соседству живу.
85 Близко от наших мест приносились кровавые жертвы,
Если уж «нашей» зовет варваров землю Назон.
О, если б милостив стал ко мне бог[254], если б ветер попутный,
Гнавший Ореста корабль, прочь и меня бы умчал!