Скорее счастлив, чем нет

– Би, мне надо не расстроить девушку. – Я достаю два презерватива – купил вчера на работе – и тоже трясу у него перед лицом. – Блин, просто дай пару советов. Или скажи, что девчонкам пофиг, какой у них будет первый раз. А то я себя накрутил, вдруг – расскажешь кому, заплачу А-Я-Психу, и он тебя замочит – вдруг ей не понравится?

Брендан трет глаза:

– Да не ссы. Я кучу девчонок дрючил – чисто кончил и дальше пошел.

– Я никогда так не поступлю с Женевьев. – И с любой другой девушкой тоже. Похоже, я все-таки не того спросил.

– Поэтому ты девственник. Спроси совета у Нолана.

– Ага, ему семнадцать, и у него двое детей. Обойдусь как-нибудь.

– Аарон, ты уже не маленький. Если все узнают, что ты зассал, тебя будут считать фриком и пидором.

– Да не зассу я!

У Брендана звонит телефон.

– А вот и клиент. Вали отсюда.

Я не двигаюсь с места. Он мой вроде как лучший друг, а у меня самое важное событие в жизни, мог бы немножко постараться.

– И это все, на что ты способен?

– А что, твой папа не успел поговорить с тобой про тычинки и пестики, прежде чем коньки отбросил?

Вообще-то мог упомянуть самоубийство моего отца и поделикатнее.

– Нет, он только все время шутил, что у нас есть сериалы от HBO. Хотя я однажды слышал, как он что-то рассказывал Эрику.

– Ну вот и спроси брата. – Я собираюсь возразить, но он меня останавливает: – Слушай, или сам у меня травку купи, или вали уже отсюда. – Брендан приторно улыбается и протягивает ладонь ковшиком. Я отворачиваюсь. – Так и думал, – вздыхает он. – Ну, будь сегодня мужиком.

Я могу назвать миллион вещей, которые предпочел бы разговору с братом о сексе, но умирать девственником я все-таки не готов.

Эрик режется в последнюю часть Halo – я уже потерял им счет – и, кажется, вот-вот доиграет до конца боя. Понятия не имею, как начать разговор. Раньше мы с ним иногда играли во что-нибудь вдвоем, но в последнее время мне не до того. И мы с ним никогда не вели серьезных разговоров о жизни, даже папину смерть толком не обсуждали. Он доигрывает, и тогда я перестаю притворяться, что читаю «Скорпиуса Готорна и крипту лжи», и сажусь на кровати.

– Ты не запомнил, что отец тебе говорил про секс?

Эрик не оборачивается, но я уверен, что он меня услышал. Он говорит своим «солдатам» в игре, что отошел на две минуты, и отключает звук.

– Такое забудешь, ага, – на всю жизнь травма.

Мы не смотрим друг на друга. Он изучает статистику рейда и, наверно, прикидывает, что изменить в тактике команды, а я перевожу взгляд с бледно-желтых пятен по углам комнаты за окно. Где-то там живут люди, которым не так неловко, как мне сейчас.

– И что он говорил?

– Тебе какое дело?

– Хочу понять, что бы он сказал мне.

Эрик жмет на кнопки, меню на экране не реагирует.

– Мне он сказал, что в нашем возрасте о чувствах даже не думал. Дедушка всегда говорил ему расслабиться и получать удовольствие, как только он будет к этому готов, и не забывать презервативы, а то придется рано повзрослеть, как нескольким его друзьям. А еще он бы сказал, что если ты реально готов, то он тобой гордится.

В пересказе Эрика папины слова не действуют.

Мне не хватает отца.

Эрик снова включает звук и отворачивается с таким видом, будто жалеет, что вообще что-то мне сказал. Конечно, не надо было отрывать его от игры и заставлять вспоминать отца; тем, кто недавно потерял близкого человека, нужен покой, много покоя. Эрик возвращается к игре, раздает указания команде, как настоящий лидер. Папа вел себя точно так же, когда играл в баскетбол, бейсбол, футбол… Да вообще всегда.

Я вытаскиваю из тумбочки футболку; она пахнет, как будто ее залили жидкостью для мытья посуды. Так и бывает, если делить одежду с братом, который натирает все пробниками одеколона.

Уходя, я сообщаю:

– Переночую у Женевьев. Маме скажи, что мы с Бренданом зарубились в какую-нибудь новинку или типа того.

Эрик от удивления аж отлипает от игры, секунду меня разглядывает, потом вспоминает, что ему на меня плевать, и играет дальше.

По дороге к Женевьев меня раздирают сомнения.

Меня начинает клинить. Почему я иду, а не бегу? Если бы я правда этого хотел, я бы мчался со всех ног… или хотя бы бежал трусцой, потому что силы мне еще понадобятся. Но если оно мне не надо, почему я не плетусь нога за ногу и меня не подмывает сбежать? Я иду спокойным шагом – может, это я храбрюсь? Делаю вид, что ничего особенного меня не ждет и самый важный этап становления мужчиной – сущая мелочь? Я просто долговязый парень со сколотым зубом и почти еще безволосой грудью – и кто-то хочет заняться этим именно со мной. И не кто попало, а Женевьев – моя девушка, которая классно рисует, смеется надо всеми моими дурацкими шутками и не бросила меня, когда со мной было совсем не весело.

Я захожу в гастроном на углу – «У Шермана» – и покупаю маленький гостинец. А то просто так лишить девушку невинности и ничего ей не подарить – это как-то хреново. Дэйв Тощий считает, что лучший подарок к дефлорации – это цветы, поэтому цветы я точно дарить не буду.

Наконец я подхожу к двери Женевьев и стучу. Потом грожу пальцем ширинке: