Скорми его сердце лесу

Мы еще немного поговорили: о ее сыне, Тоширо, о моей маме. Тетя напомнила мне ее, и от этого было хорошо, потому что я давно не вспоминала о маме. Когда голос тетушки совсем ослабел, я попрощалась и ушла.

Смерть, любовь и исцеление. Хрупкие цветы чужой жизни: паучьи лилии, небесные гортензии и орхидеи.

Я зашла в комнату, где ждала встревоженная Амэя. Я попросила служанку принести мне бумагу и чернила. Обмакнув в них кисть, я написала:

Теплота в груди,
А воспоминания —
Цветы на камнях.

Амэя прочитала эти строки и обняла меня.

– Все будет хорошо, моя госпожа, – пообещала она.

Прошла неделя, и наступил праздник. Музыка текла плавно, как стелются опавшие листья по поверхности осеннего ручья. Фонарики в виде толстых окуней, драконов и круглых зайцев порхали тут и там, такие живые и самостоятельные под дуновением ночного ветра, что не сразу можно было разглядеть держащих их людей. О, сколько здесь было людей! Как могли они все поместиться в этом маленьком городе?

Я просто стояла и дышала всем этим, чувствуя себя ребенком, которого заворожили яркие огни и звонкие голоса.

– Что за прекрасный цветок распустился под этой луной… Ой, Солечка, это ты! – Тоширо появился за моей спиной и обошел меня, посмеиваясь. – Ну что за красотка! Сразу видно, что ты из столицы. Здесь не шьют таких красивых кимоно!

Кимоно и правда было чудесным: небесно-голубое, дорогая ткань вышита белой и золотой нитью, узор складывается в цветы яблони, на талии – широкий тяжелый оби, на котором позвякивали при ходьбе хрустальные бусины и кусочки бирюзы. Амэя высоко убрала мои волосы, а отец подарил мне невероятной красоты шпильку, украшенную синей паучьей лилией из стекла, что выглядела, как живой цветок. Острый кончик больно царапал кожу головы, но красота требовала жертв.

Я оглядела Тоширо. Он сменил наконец темную одежду на длинное кимоно цвета вишни, хаори было легкомысленно наброшено на плечи, пустые рукава из тяжелой узорной парчи свободно болтались. И он наконец-то побрился!

– Ты тоже выглядишь просто прекрасно. Мог бы разбить сотню женских сердечек, а вместо этого таскаешься со мной?

– Сердечки никуда не денутся, а ты скоро уедешь. Я рад, что тебе лучше.

Лучше? Да, наверно. Я тихо вздохнула, озираясь.

– Знаешь, мама всегда говорила мне: горе, как рваное платье, надо оставлять дома. А мы на празднике! Пройдемся?

Я обхватила его предплечье, и мы двинулись между торговыми прилавками. Свежие цветы, шкворчащие в масле закуски, деревянные игрушки, чего тут только не было! Я остановилась, рассматривая прилавок с масками. Тоширо осторожно взял в руки ту, с которой улыбался пухлощекий человек.

– Юной госпоже, – тут же откликнулся продавец высоким капризным голосом, – не пристало показывать столь красивое лицо! Луна ревнива, и должны любоваться только ею, никак не вами! Купите маску, госпожа, не портите праздник.

Что? Я смутилась, и растерянность на моем лице рассмешила Тоширо.

– Он всем так говорит, – шепнул он, кладя мне в руку монеты на шнурке. – Вот, держи.

Денег было немного. Не успела я сжать ладонь, как со шнура пропала треть, и продавец принялся копаться в своем ассортименте.

– Ну нет, клыки вам будут не впору. И, конечно, не та безвкусица, которую взял юноша… Где-то было у меня… О, вот!

Продавец протянул мне белую округлую маску. Мать-Лиса… Красивая. Я примерила ее, а Тоширо помог завязать ленты на затылке. Себе он взял такую же.

– Тебе идет!

Я смущенно засмеялась.

– Ну что ж, идем дальше.

– До встречи!

Продавец махал нам вслед, пока к прилавку не подошел другой человек.

Кругом кипела толпа, и я снова старалась держаться стороны, чувствуя, как колотится сердце. Тоширо сказал быть аккуратнее с деньгами и вполголоса знакомил со всеми: вот тот, кто ест уже десятое моти тайком, – на самом деле суровейший мужчина, владелец кузницы, хозяйка чайного дома заведует сегодняшними музыкантами, а фейерверками – дядя, он в этом стал мастером. Все меньше вокруг было человеческих лиц, все больше – масок, но я нигде не увидела ни одного ханъё. Это непривычно – в столице на праздниках я привыкла смотреть под ноги, чтобы случайно не отдавить чей-нибудь хвост.

Над нами висела огромная урожайная луна, воздух наполнял приторный запах сладкой пасты, которую кладут в пухлые и липкие рисовые пирожки, и печеного в углях лосося… Аппетит будили эти чудесные ароматы просто отлично. Тоширо тоже тихо сглотнул, но я услышала.

– Ты не против, если я угощу тебя? Вон те пирожные-зайцы выглядят мило.

– Конечно, это же лунные зайцы. – Тоширо, приподняв маску, подмигнул. – Кто я такой, чтобы отказать юной госпоже?