Скоро конец света

– Меня тоже распяли, – с этими словами он поднялся с качелей и как ни в чем не бывало забрался на лесенку-мостик. Будто бы резко превратился из взрослого обратно в ребенка.

Я тоже поднялся, но не полез за ним, а остался стоять на мягком песке. Спросил:

– Почему ты тогда не остановишь все это, если ты Бог?

– Какой ты зануда.

Эрик зацепился ногами за рейки и свесился вниз так, что его голова теперь была на уровне моей, только вверх тормашками. Просторная белая футболка задралась и упала ему на лицо, а он по-детски рассмеялся от этого. Все эти резкие непонятные перемены в нем казались жутковатыми, и, давя в себе страх, я твердо произнес:

– Ты не Бог. Как и Алиса – не кошка. И у Юры не живут в животе черви. Вы все просто больные.

Нахмурив брови, Эрик спокойно спросил:

– Ты считаешь себя лучше нас?

– Я уж точно не псих.

– Ты отсталый.

– Это неправда.

Эрик неожиданно согласился:

– Может, и так. – Он схватился руками за рейки и, высвободив ноги, ловко спрыгнул на землю рядом со мной. – Но ты все равно больной.

– Вот еще.

– Ты ж спидозный.

Я чуть не воскликнул: «Откуда ты знаешь?!» – но сдержался, чтобы не обрадовать его своим наивным удивлением. К тому же почти сразу же догадался, что это было написано в моей карточке, которую он прочитал.

– Ну и что? – просто спросил я.

– Ну и то. Бедный маленький сиротка, сын наркомана и наркоманки, которые кололись с одной иглы вместе со своими друзьями, такими же торчками, как и они сами. А потом твоя мать отказалась от тебя в роддоме. Знаешь, где она сейчас? Сдохла. Как и твой отец. Они оба сдохли где-нибудь под забором.

– Хватит выдумывать, – дрогнувшим голосом сказал я.

– Ты и сам все это знаешь.

– Я про них вообще ничего не знаю.

– Знаешь, конечно. Как будто здесь так много вариантов. Теперь выдумываешь, что тебя хотят забрать американцы, потому что с этой правдой у тебя жить не получается.

– Я это не выдумывал! Я был у них дома, в Америке.

– Да, конечно, – хмыкнул Эрик.

Его неверие задело меня даже больше, чем ярко описанная жизнь моих настоящих родителей.

– Их зовут Анна и Бруно, я был у них дома в Солт-Лейк-Сити. Как бы я выдумал такой город? Я про него даже не слышал никогда. И имя Бруно я бы тоже сам не придумал.

– Может, тебе все это мерещится? Ты слышишь имена и названия по телику, а потом они становятся частью твоего бреда? Может, самый настоящий единственный сумасшедший здесь ты?

От его напора, от уверенного поставленного голоса, от этих жестких слов, так похожих на сумасшествие и на правду одновременно, у меня загудело в голове. Я не придумал ничего лучше, чем дать кулаком Эрику по носу, чтобы прекратить этот ужасный разговор. Он тут же закричал на всю площадку, что я псих и бросаюсь на него, и нас прибежали разнимать санитары, хотя никакой драки не было. Я побоялся, что меня посадят в одиночную палату, но меня просто усадили на кровать в нашей, обычной, и велели успокоиться, потому что я плакал.

Я промучился до самого вечера, не в силах разобраться, где правда, а где вранье. Сумасшедший я или здоровый, существуют ли Анна и Бруно на самом деле, или я лежу в этой больнице, потому что вижу людей, которых нет. Может, и я не был ни в какой Америке, может, я лежал в этой больнице все эти месяцы и мне только чудился этот город с мормонами и горными пейзажами?

Эрик в палату так и не вернулся. Испугавшись, что из-за моего удара в одиночную отправили его вместо меня, я спросил у Екатерины Игоревны на вечернем обходе, где он.

– Эрика выписали, – сказала она.

– Спустя два месяца? – удивился я.

Она тоже удивилась:

– Два месяца? Он был здесь две недели. Сегодня вернулся в детский дом. Ты тоже скоро вернешься, не переживай, никакие два месяца ты тут не проведешь, он, наверное, пошутить хотел.

– Он из детского дома?

– Ну да, – ответила она таким тоном, как будто это было очевидно.

– У него нет шизофрении?

Екатерина Игоревна рассмеялась над моим вопросом:

– Конечно, нет, что за глупости! Он тебе так сказал? Ну он, конечно, мог!.. Он сюда часто попадает, воспитатели совсем не хотят им заниматься…

Она что-то еще говорила, но я уже не слышал, обессиленно бухнувшись на подушку. Значит, он все это выдумал… А зачем? И тут же кольнула ясная догадка: вся его жаркая речь была вообще не обо мне, а о нем самом.

* * *

Под Новый год меня выписали. Как сказала Екатерина Игоревна: «Выписываем по распоряжению свыше». Мне было непонятно, кому там, «свыше», нашлось до меня дело? Честное слово, я бы лучше остался в психушке, где ко мне относились как к человеку, а не как к балласту, который можно перебрасывать с места на место.

Все проходило нервно. Нервная воспиталка помогла мне собрать вещи и, больно сжимая и дергая за руку, повела к москвичу, поджидающему во дворе больницы. За рулем был баторский охранник, он резко и раздраженно тормозил на светофорах.