Скоро пойдет снег

Сумерки сгустились, похолодало. Я как-то все больше отдалялась от окружающего мира. Папоротники у дороги превратились в тени. Я понимала, что нужно спешить, что надо вернуться до ночи, но, как и в тот день, когда мы плыли на байдарках по озеру, никак не могла и не хотела впускать в себя суету и спешку. Вместо этого я брела все медленнее, борясь с ощущением затерянности, растворенности в мире. Хотелось лечь прямо на тропе и заснуть. Я прошла мимо старого моста, остановилась перед тем, как ступить на его истертые камни, и стала смотреть, как вода, поднявшаяся от дождя, льется вниз. Наконец вдалеке я приметила слабо освещенную железнодорожную станцию, она будто просвечивала сквозь дымку в синеве наступающей ночи. Последний поезд должен был прийти через сорок минут. Поднявшись на платформу, я уселась на скамью, спрятала руки в рукава куртки и принялась ждать. Через несколько минут встала, купила бутылочку саке в одном из торговых автоматов. Открыла. Напиток был прозрачным и холодным, привкус алкоголя ощущался только вначале, потом оставлял по себе чуть сладковатое ощущение, а затем и вовсе пропадал. Но я согрелась. Усталость никуда не делась. Думать не хотелось. В сознании тупо ворочалась лишь одна мысль о том, что, может быть, и не надо понимать всего, достаточно просто видеть и помнить.

В гостинице матери не оказалось. Я спросила на ресепшене, и дежурный сказал, что не видел ее. Ни с того ни с сего он сообщил мне, что номер забронирован на одного человека, на меня. Подобное ненужное замечание вызвало у меня раздражение, видимо, прорвавшееся в моем ответе. Гостиница была такая маленькая, и мы обе заселились накануне. Неужто он не мог вспомнить количество гостей? Я вернулась в свою комнату и стала ждать. Еще на входе, снимая ботинки, я обратила внимание на то, какие они грязные, а носки мокрые. Надо бы принять душ, переодеться в сухое, но на меня навалилась такая усталость, что ничего не хотелось делать. Минут через десять я все-таки вышла на улицу, постояла, посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую. Огни магазинов и автомобилей, казалось, возникали из ниоткуда, словно поезд из темноты. Мать появилась, как призрак. Она шла в застегнутой до подбородка куртке, и в холодном ночном воздухе дыхание легким облачком вырывалось из ее губ, как отлетавшая душа. Позади виднелись огни машины. Она шла очень медленно, ничем не показывая, что узнала меня, как будто это я была призраком, и ей не очень-то хотелось встречаться со мной. В руках она несла белую сумку с логотипом супермаркета. Пахнуло рисом и горячим карри. Вот она заметила меня, на лице расцвела теплая улыбка. «А-а, вот ты где, – произнесла она, словно мы разминулись на пару минут, словно она встречала меня в собственном доме. – Пойдем есть».

Я почти засыпала на ходу. Мама разложила по тарелкам карри и рис, и мы вместе поели. Пока я принимала душ, она раскатывала футоны[10], а когда я вернулась, выдала мне пару толстых шерстяных носков. Они оказались большими, новыми и ярко-красными, и это почему-то рассмешило меня. Порывистый ветер стучался в окна дождевыми каплями. Мы обе слышали, что дождь идет волнами. Я заглянула в телефон и увидела сообщение о тайфуне, надвигающемся на Токио; так и заснула под звуки приближающегося шторма.