Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

Что-то всплыло в памяти из ранее читанных книжек или со слов того же Ростокина, приспособленного ко всему. «Да на хер кому твое высшее образование, — крикнул сержант и больно двинул доцента локтем по зубам. — Ты ленту, гад, продерни, продерни! И стреляй. Глядишь, отобьемся…»

Каким-то труднообъяснимым образом Виктор приложил эту сентенцию к себе. И сразу осознал, что прямо на глазах, как мякина при молотьбе, отлетают от него привычки и манеры лауреата и академика, остается только то, что было десять, а то и пятнадцать лет назад. Когда они с друзьями и не думали о чинах и званиях, нынешних и грядущих, сплавляясь на катамаранах по перекатам рек Горного Алтая.

Удобно, конечно, чувствовать себя мировой знаменитостью и властителем судеб научных сотрудников и аспирантов, но — не на этом же все замыкается.

— И каковы же ваши пристрастия и привычки? — стараясь попасть в тон предложенной, веселой и необязательной манере, спросил Виктор. — Хотя бы — не как у людоедов Папуа — Новой Гвинеи?

— Моментами — гораздо хуже, — согнав с лица улыбку, ответил Антон. — Вам бы они наверняка показались чересчур экзотическими… Так пойдем?

Они проследовали пару сотен метров по длинному и узкому переходу без окон, неярко освещенному вычурными хрустально-бронзовыми бра. Несколько раз пересекли полукруглые площадки, с которых то вверх, то вниз уходили лестницы, прямые и винтовые. На одной из них Антон указал, что надо спуститься. Под ногами негромко загудел металл ступенек ажурного литья. Скуратов, придерживаясь рукой, заглянул через перила. Глубоко. Не меньше десяти этажей, как ему показалось, а скорее всего — и больше. Спираль лестницы терялась в сумеречном свете. Захотелось плюнуть вниз, посчитать секунды, пока долетит до дна колодца.

«А может, и не долетит. Нет здесь никакого дна. Вот я уже почти персонаж готического романа», — подумалось Виктору.

Наконец в очередном коридоре, тремя витками ниже, Антон толкнул дверь, ничем не выделяющуюся среди многих, встреченных по пути. Они очутились в небольшом холле с глубокими стегаными креслами, пепельницами на гибких параболических ножках, очень близкой к оригиналу копией «Бульвара капуцинок в Париже» напротив входа. Окон здесь тоже не было. Свет, по спектру соответствующий гамме зимнего пасмурного дня, источали полускрытые за драпировками стен матовые колонки, отчего в помещении было особенно уютно.

Четыре ступеньки полукруглого подиума, и Антон ввел Скуратова в бар, в свое время придуманный и оформленный Шульгиным. С полудесятком витражей, изображающих девушек в натуральную величину, разной степени полуобнаженности, весьма привлекательных и крайне эротичных. У одних это выражалось позой, у других — исключительно выражением лица. К подобному жанру Виктор был неравнодушен, тем более панно были исполнены в стиле гиперреализма, то есть выглядели подлиннее, чем обычная фотография. Но в упор пялиться на красоток он не стал, сохраняя респектабельность. Достаточно так, мельком поглядывать, будто бы невзначай.

Антон указал на одну из глубоких ниш в стене, где помещался столик и два удобных дивана, словно в купе вагона первого класса. Прямо напротив оказалась прелестная всадница, скачущая на зрителя по южнорусской степи. То ли спасаясь от погони, то ли преследуя. На гнедом коне великолепных статей. Лицо у нее было красивое, бесшабашно-радостное, выражающее упоение бешеным аллюром. Пышные темно-русые волосы встречным ветром вытянуты почти горизонтально. Из одежды — только длинные ажурные чулки и туфельки на умопомрачительно высоких и тонких каблуках. К широкому атласному поясу по-немецки, слева пристегнута треугольная кобура «парабеллума» с откинутой крышкой.

Скуратову тут же пришел в голову вопрос, которым неизменно задавался каждый, кому довелось видеть это произведение искусства.

— Извращенец, — фыркнул он, кивая на панно.

— Кто?

— Автор картины. Сам бы попробовал с версту проскакать в подобном виде…

— Творцу виднее. Откуда мы знаем, может, у нее на чулках изнутри замшевые вставки, а на седле — бархатная подушка. И шенкеля[19], как у древнего скифа. Те вообще без стремян обходились. Другое дело — пояс. Как он не съезжает? Пистолет тяжелый.

— Кожаный, наверное. А сверху — для красоты аппликация.

— Вполне возможно, — согласился Антон.

— А интересно, прототипа у этой дамы нет ли?

— Прототипы у всех есть — просто так, из головы, даже Микеланджело никого не писал.

Порассуждали немного на эту тему, для разрядки, и чтобы приспособиться к стилю общения друг друга.

— Есть хотите? — вдруг озаботился хозяин. — Можете заказать, что заблагорассудится, у нас есть абсолютно все.

— Абсолютно?

— Именно так, и не фигурально, а буквально…

— Нет, я не голоден, а вот кружечку хорошего пива — с удовольствием.

— Хорошего — это расплывчато. Сорт, цвет, место производства… Желаете карту напитков посмотреть? — Антон потянулся к толстой, как телефонная книга Нью-Йорка, книжке меню.

— Не надо. Пусть будет темное мюнхенское, нефильтрованное. Крепкое.