Скоро полночь. Том 1. Африка грёз и действительности

Бота, с выражением едва ли не отчаяния, собрался ответить, но Воронцов снова пресек его попытку резким жестом. Пусть этот самородок сообразит, как себя нужно вести с благодетелями. А то уж больно быстро начинают наглеть спасенные русской армией «братья». С американскими послами президенты «банановых республик» никогда себе не позволяли возвысить голос. А уж тем более — заикаться о какой-то «самостоятельной политике».

Он встал, широкими шагами пересек свой салон, открыл тяжелую дверь на площадку штурманского трапа, выглянул наружу, потом громко ее захлопнул. И повернул ключ.

— Никого нет. И быть не может. Ваша охрана тремя палубами ниже отдыхает под присмотром моих вахтенных. У вас редкий случай говорить откровенно. Если есть такое желание.

Мне до последнего дня казалось, что из всех ваших коллег и соотечественников вы представляетесь наилучшей кандидатурой на пост Президента Объединенной Южно-Африканской Республики. Девет — министром обороны. Именно так. Не согласны — каждый останется при своих. С вашим европейским образованием, неужели не догадываетесь — волонтеры приехали, волонтеры могут уехать. Или — заняться своими делами, благо государственная власть не в силах им хоть в чем-нибудь помешать. Итак?

— Господин адмирал, — после тяжкого раздумья ответил Бота, — вы меня ставите перед выбором, почти невыносимым…

— Прямо уж? — Воронцов заставил себя отвечать серьезно, несмотря на желание смеяться. Выбор у него — представьте себе! А выбор между расстрелом у грязной ямы без сапог, в одних подштанниках, и президентским дворцом — это как?

— Видите ли, господин адмирал, поведение ваших людей выходит за границы, которые мы считаем приемлемыми. Они всеми силами, подчас — демонстративно, показывают, что не существует разницы между белыми и черными, язычниками, католиками и протестантами. Нам сообщили, что все более распространенным становится слух, будто вы собираетесь в перспективе добиваться равных прав для всех племен и народов, населяющих Оранжевую, Трансвааль и вновь присоединяемые территории. В ущерб коренному населению.

Воронцов опять сдержал эмоцию. Теперь не такую уж веселую. Но, как привык, продолжал говорить ровно, веско, доказательно.

— Лично я такого вслух не говорил. Да и как вообще мы можем рассуждать о грядущем общественно-политическом устройстве государства, где являемся только гостями?

— Вы не говорили, так другие говорят постоянно. Но еще более опасным для сложившегося порядка является другое. Сам факт, что ваши люди платят кафру жалованье больше, чем буру, — уже подрыв основания здешнего мира. А вы это ввели в постоянную практику.

— Например? — постукивая сигарой по краю пепельницы, мягко поинтересовался Воронцов.

— Вчера при расплате в порту десять кафров получили по два фунта серебром, а рядом с ними буры — по десять шиллингов.

— И что? — Дмитрий, конечно, понимал, о чем речь, но держался «в несознанке».

Бота в буквальном смысле вытаращил на него серо-голубые глаза.

— Как — что? Черному на глазах белых заплатили в три раза больше!

— А за какую работу? — невинно спросил Воронцов. — Ваш гордый бур готов десять часов в день чистить пароходные топки, лежа между колосниками и еще горячими трубками? Он и мусор лопатой в тележку грузит с явным отвращением… Считайте, что десять шиллингов на брата — это гуманитарная помощь вашему государству.

— Да какая разница? Черный не может получать больше белого. Ни при каких условиях.

— Беда, — вздохнул Дмитрий. — Водки выпьете?

Бота молча кивнул.

Дмитрий налил сразу по сто. Махнули, крякнули, закусили соленым огурчиком, на юге Африки неведомым.

— Переговоры я с вами как с союзником, конечно, продолжу, — поправил и без того безупречную прическу Воронцов. — Но как хорошему собутыльнику скажу — если вы от меня уйдете с теми же мыслями, что пришли, — ваше дело проиграно. Раз, навсегда и окончательно. Потому что, до тех пор пока вы согласны сотрудничать, мы делаем и будем делать то, что считаем нужным и справедливым, а если вам это не нравится — вы поступите по своей справедливости. Итог, надеюсь, объяснять не нужно?

— Димитриос, как же вы не можете понять меня? Мы благодарны вам за помощь, мы хотим и дальше сотрудничать, но пойдите хоть немного навстречу. Вы же сейчас делаете как раз то, из-за чего мы воюем с англичанами. В своих декларациях они утверждают, что под их властью все, независимо от подданства, состояния, цвета кожи, будут обладать равными правами. Ойтландеры получат места в парламенте, кафры и зулусы уравняются с бурами. Вы представляете, к чему это приведет? Мы неплохо относимся к неграм, может быть, лучше, чем англичане, только не признаем идеи формального равенства.

— Апартхейд, значит, — спокойно сказал Воронцов.

— Что? А, да, я понял. Это наше слово, только откуда вы… Раздельное развитие. Чем же это плохо?