Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Работа судмедэксперта требует определенных физических данных – роста, силы, выносливости. Секционные столы стандартной высоты, нагрузки статические, делать разрезы, сепарировать мягкие ткани, извлекать внутренние органы – тяжелый физический труд.

У всех экспертов и врачей есть свои байки из склепа, которые оставили отпечаток в душе, перевернули тебя, вытрясли из тебя профессионализм, втянули в тяжкие переживания, которые запомнились и были пересказаны дома, хотя дома, конечно, о работе не говорим.

Первая история, что мне всегда приходит на ум, – про беременных женщин. Беременность одной была секционной находкой, которую легко можно было пропустить, разрезать, потерять. Плодное яйцо в матке, диаметром сантиметра два, полупрозрачное, розовато-сероватое, как раздутая икринка с желе внутри. Такой же полупрозрачный скрюченный плод с большой головой и шариками – зачатками ручек и ножек. Беременность около восьми недель. Женщине было тридцать два года. Смерть наступила от полиэндокринопатии, нарушений и сбоев в работе всех органов эндокринной системы – гипофиза, щитовидной железы, надпочечников, – которые привели к патологии сердца и острой сердечной недостаточности. Крошечный плод, обнаруженный мной, запомнился навсегда. Да, это редкая врачебная удача, такой материал врачам просто не попадается, если случаются выкидыши, найти плодное яйцо невозможно, уникальный случай. У меня тогда не было детей, но я зависла на этой истории надолго, вспоминала, прокручивала в голове, а потом общалась с мужем умершей и с врачами, акушерами-гинекологами. Выяснилось, что беременность была не обычная, а после экстракорпорального оплодотворения, женщина много лет не могла забеременеть. Странно, конечно, что прижился только один эмбрион, обычно подсаживают в матку сразу несколько, чтобы добиться результата, процедура дорогостоящая и трудоемкая, и приживаются часто два или три, создавая сложности маме во время беременности и обкрадывая друг друга в питании и кислороде. Но получилось, что беременность ее и сгубила, фактически спровоцировав гормональный срыв, который пациентка не пережила.

Еще одна беременная в моей практике была на позднем сроке, тридцать – тридцать две недели. Хорошая девочка, масса соответствовала гестационному сроку[6], без видимых пороков развития. Такие плоды подлежат вскрытию. Девочка должна была родиться здоровой. Мать умерла дома. За время беременности в больницах ни разу не лежала, да и женскую консультацию регулярно, как положено, не посещала, встала на учет по беременности в двенадцать недель и успокоилась. Никаких сведений о том, как протекала беременность, на что жаловалась мать в последние дни, из мужа выудить не удалось. Может быть, она, как у женщин бывает заведено, не жаловалась, полагала, что в особом положении все равно чувствуешь себя не так, как обычно. Я консультировалась по поводу этого случая и с патологоанатомами (ничего судебного в этом случае не нашли – травму, удавление и отравления я исключила), и с акушерами-гинекологами. Без анамнеза, без клиники умирания, в отсутствие внятной медицинской документации (одноразовое посещение женской консультации не в счет, в районную поликлинику умершая тоже последний раз обращалась много лет назад) я работала вслепую, на ощупь, исключая самые невероятные и подбирая наиболее вероятные причины смерти.

Плодное яйцо в матке, диаметром сантиметра два, полупрозрачное, розовато-сероватое, как раздутая икринка с желе внутри. Такой же полупрозрачный скрюченный плод с большой головой и шариками – зачатками ручек и ножек. Беременность около восьми недель.

Я отправила этот случай в отдел особо сложных и комиссионных экспертиз, и комиссия из двух судебно-медицинских экспертов (в том числе меня) и акушера-гинеколога, профессора, проанализировав макро- и микроскопические морфологические признаки в комплексе, решилась выставить эклампсию, тяжелое осложнение беременности. Конечно, случай пошел на КАК, клинико-анатомическую конференцию, вся материнская смертность подлежит разбору. Я до сих пор помню, как напилась потом, после выступления перед главным акушером-гинекологом Москвы. Конечно, женской консультации досталось за то, что плохо звонили, ходили, писали, стучали и упустили. Но история не об этом. И не об асоциальном привкусе, не о слабом, еле уловимом алкогольном душке (у потерпевшей в крови был обнаружен алкоголь в минимальном количестве). Это история про восьмимесячного ребенка, не родившегося на свет. Не могу выкинуть из головы, профессиональная деформация.

Дети