Скоропостижка. Судебно-медицинские опыты, вскрытия, расследования и прочие истории о том, что происходит с нами после смерти

Работа судебно-медицинского эксперта проходит во вредных условиях труда, за это нам дают молоко и доплачивают. Считается, что эксперты проводят две трети своего рабочего времени в секционном зале, контактируя как раз с факторами вредности – трупным материалом и формалином. Рабочий день эксперта – пять часов при шестидневной (с субботой) и шесть – при пятидневной рабочей неделе. Сокращенный рабочий день при вредном производстве. Полчаса обязательно предусмотрено на обед. Конечно, среди нас есть умельцы, которые за пять часов вскроют десяток трупов и напишут акты их исследования, но это скорее исключения из правил, причем чаще не самые добросовестные, даже откровенные халтурщики. Две трети положенного по рабочему графику времени эксперт действительно проводит в секционном зале, а бывает и того больше. Рабочий график строго регламентирован, а вот экспертная нагрузка не постоянна и зависит от объема работы, попросту говоря, от количества поступивших за сутки трупов, от количества умерших на вверенной территории.

Работа эксперта – это качели по принципу то густо, то пусто. И главная особенность, необходимая для выживания в нашей профессии, – адаптивность к пиковым нагрузкам. В секционном зале эксперт проводит исследование трупа, которое под диктовку фиксирует лаборант: сейчас на компьютере, с возможностью скакать по тексту, открывать сразу несколько окон, бесконечно исправлять и дополнять и возвращаться к написанному, недавно – на печатных машинках. То, что эксперт диктует, и то, что получается в конце, называется Актом или Заключением (не будем вдаваться в юридические тонкости) судебно-медицинского исследования трупа. Конечный продукт, помимо всего увиденного и продиктованного в секционном зале, включает еще результаты лабораторных исследований, диагноз и выводы – мотивированное заключение эксперта о причине смерти. Поэтому в секционном зале работа эксперта не заканчивается. Он до вечера сидит в кабинете и ожесточенно долбит по клавишам. При этом приходится много думать и тщательно подбирать выражения и слова, которые он напишет в заключении, потому что «все сказанное может быть использовано против вас».

Главная особенность, необходимая для выживания в нашей профессии, – адаптивность к пиковым нагрузкам. В секционном зале эксперт проводит исследование трупа, затем до вечера сидит в кабинете и ожесточенно долбит по клавишам, подбирая слова для заключения.

Главная проблема нашей работы заключается в том, что экспертиза находится на стыке двух автономных, но взаимодействующих жестких систем со своими правилами, законами и порядками – на стыке медицины и юриспруденции. Экспертиза называется судебно-медицинской, но относимся мы к Министерству здравоохранения, находимся у них в подчинении, из их кормушки выделяют наш бюджет. Однако работают судебно-медицинские эксперты по постановлению или направлению органов следствия и дознания, сотрудников полиции или по определениям суда. Никакой врач, даже министерский чиновник, не может направить на судебно-медицинскую экспертизу труп или живое лицо (как говорят, снять побои). Мы не носим погоны, но работаем по Уголовно-процессуальному и Уголовному кодексам Российской Федерации. Кроме УК и УПК, есть еще федеральные околомедицинские законы, приказы Министерства здравоохранения, внутренние распоряжения, регулирующие нашу деятельность. Вот и получается, что акты судебно-медицинского исследования трупов должны соответствовать нескольким взаимоисключающим требованиям. С одной стороны, мы врачи и пользуемся всей медицинской терминологией, с другой – заключение эксперта пишется для органов следствия и дознания и должно быть понятно именно заказчику. Коллизия серьезная и мучительная.