Скорость

— Конечно. В полном. Все дело в моей ошибке, так?

— Вы позвонили по номеру 911, — напомнил Наполитино.

— Я хотел позвонить по номеру 411. Объяснил все Розалин Чен.

— Не объяснили, пока она не перезвонила вам.

— Я положил трубку, подумав, что соединения еще не было.

— Мистер Уайлс, вам кто-то угрожал?

— Угрожал? Да нет же. Вы спрашиваете, не приставлял ли кто дуло пистолета к моему виску, когда я разговаривал с Розалин? Ну, что вы. Откуда такие мысли? Вы уж извините, я знаю, что такое случается, но не со мной.

Билли предостерег себя: ответы должны быть короткими. Длинные могут принять за нервное лопотание.

— Вы сказались больным и не пошли на работу? — спросил Наполитино.

— Да, — Билли скорчил гримасу, но не так уж драматично, поднес руку к животу. — Схватило желудок.

Он надеялся, что они унюхают, чем от него пахнет. Сам-то он улавливал запах виски. Если этот запах не укроется и от них, они могли бы подумать, что боль в животе — слабая попытка скрыть тот факт, что накануне он сильно набрался и еще не пришел в себя.

— Мистер Уайлс, здесь еще кто-нибудь живет?

— Никто. Только я. Живу один.

— Сейчас в доме кто-нибудь есть?

— Нет. Никого.

— Ни подруги или родственника?

— Никого. Нет даже собаки. Иногда я думаю о том, чтобы завести собаку, но на этом все и заканчивается.

Взгляд темных глаз Наполитино ничем не отличался от скальпеля.

— Сэр, если в доме какой-нибудь плохой человек…

— Нет там плохого человека, — заверил его Билли.

— Если кого-то из ваших близких держат сейчас на мушке, лучший для вас вариант — сказать мне об этом.

— Разумеется. Я это знаю. Кто не знает?

Билли мутило от жара, идущего от накаленного солнцем автомобиля. Он буквально чувствовал, как его лицо превращается в сплошной ожог. Но обоим сержантам горячий воздух не доставлял никаких неудобств.

— В состоянии стресса запуганные люди принимают неправильные решения, Билли, — поддержал коллегу Собецки.

— Господи Иисусе, я действительно показал себя полным идиотом, положив трубку после того, как набрал 911, о чем и сказал Розалин.

— Что вы ей сказали? — спросил Наполитино.

Билли не сомневался, что в общих чертах они прекрасно знали, что он ей сказал. Сам он мог повторить разговор с Розалин слово в слово, но надеялся убедить копов, что слишком много выпил, чтобы точно помнить, каким образом попал в столь нелепое положение.

— Что бы я ей ни сказал, должно быть, это была глупость, раз уж она решила, что кто-то на меня давит. Принуждение. Это же надо. По-дурацки все вышло.

Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, сухо рассмеялся, вновь покачал головой.

Сержанты молча наблюдали за ним.

— В доме никого нет, кроме меня. Никто сюда давно уже не приходил. Никого здесь нет, кроме меня. Я предпочитаю держаться особняком, такой уж я человек.

Он решил, что достаточно. И так слишком близко подошел к нервному лопотанию.

Если они знали о Барбаре, то знали о его образе жизни. Если не знали, Розалин наверняка ввела их в курс дела.

Он рискнул сказать им, что сюда давно уже никто не приходил. Правда это была или нет, он чувствовал, что должен указать: по образу жизни он — затворник.

Если кто-нибудь в соседских домах, расположенных ниже по склону, видел, как Ральф Коттл шел по подъездной дорожке или сидел на крыльце, а сержанты решили бы опросить соседей. Билли поймали бы на лжи.

— Что случилось с вашим лбом? — спросил Наполитино.

До этого момента Билли и думать забыл о ранках от рыболовных крючков, но стоило сержанту задать вопрос, как во лбу запульсировала тупая боль.

Глава 29

— Разве это не повязка? — настаивал сержант Неполитино.

Хотя густые волосы Билли и падали на лоб, они не могли полностью скрыть марлевую салфетку и липкую ленту.

— Несчастный случай с циркулярной пилой, — ответил Билли, приятно удивившись, с какой легкостью нашелся с ответом.

— Похоже, что-то серьезное, — вставил сержант Собецки.

— Нет. Пустяки. В гараже у меня столярная мастерская. В доме все работы по дереву я делаю сам. Вчера вечером я там что-то мастерил, мне потребовалось распилить доску, а в ней попался сучок. Пила сучок размолотила, и несколько щепочек отскочили мне в лоб.

— Так можно потерять глаз, — обеспокоился Собецки.

— Я был в защитных очках. В столярной мастерской я всегда работаю в защитных очках.

— Вы съездили к врачу? — спросил Наполитино.

— Нет. Не было никакой необходимости. Занозы я вытащил пинцетом. Черт, повязка мне потребовалась только потому, что я причинил себе больше вреда, вытаскивая занозы пинцетом. Иной раз только загонял их глубже.

— Так можно занести инфекцию.

— Я промыл ранки спиртом, потом перекисью водорода, намазал «Неоспорином». Все будет нормально. Такое, знаете ли, случается.

Билли видел, что его объяснения их устроили. По его тону не чувствовалось, что кто-то каким-то образом вынуждает его так говорить, не чувствовалось, что он решает какую-то проблему жизни и смерти.

Солнце напоминало топку, жар, идущий от автомобиля, буквально поджаривал его, но он держался спокойно и уверенно. И когда допрос стал более агрессивным, не сразу уловил перемену.