Скорость тьмы [Истребитель]

— Я не чудесная, не одухотворенная, не святая. Я развратная и растленная. Я принимала наркотик, пускалась во все тяжкие, окуналась на самое дно. Я изменяла моему архитектору с английским коммерсантом, а ему с арабским инженерам. Много разных мужчин уводили меня ночью из кабаре, и мне это нравилось. Я еще не насытилась, не утолилась, не успокоилась. Я не создана для семьи, не буду утешением мужу, из меня не получится мать. Хочу веселья, а не молитвы. Хочу наслаждений, а не жертвы. Я остригла косу, завернула в старушечью шаль и выбросила в ночь. Теперь я ночная бабочка, шелестящая стрекоза. Лечу, куда хочу. На луну или на солнце. Или прямехонько на огонь!

Она словно опьянела. Ее губы в красной помаде плотоядно дышали. Она смотрела мимо него. В ее серых глазах появилась безумная зелень и мерцающее ослепленье, словно она видела что-то запретное, яркое, к чему ее влекло. Он пугался, не понимал, не знал природу этой разрушительной страсти, в которой сгорала и испепелялась их чудная краткая встреча.

— Оля, ты не можешь так!

— Могу! — она надрывно перебила его, — Ты должен меня оставить! С тобой связаны мои страхи! Ты мне несешь погибель! Утягиваешь меня в какую-то жуткую пучину, словно мне на ноги привязали камни, и я тону, умираю! Если ты действительно любишь меня, желаешь мне блага, оставь меня. Это спасет и меня, и тебя. Нам больше нельзя встречаться!

Она вся дрожала, и от этой дрожи ее голубое серебристое платье трепетало, сверкало, и ему хотелось остановить эту жуткую дрожь, крепко обнять, чтобы она затихла в его объятьях, присмирела и успокоилась. Он шагнул к ней, протянул руки. Но в коридоре послышались голоса, дверь растворилась, и в гримерной появился Мальтус, смеющийся и галантный, и мэр Сыроедин с огромным букетом роз.

— А вот и мы! — воскликнул Мальтус, зорко и весело оглядев зеркала, брошенную на диван гитару, Ратникова, продолжавшего тянуть к Ольге Дмитриевне руки, — Явились отдать дань таланту. Поклониться в ножки примадонне. Наш друг Анатолий Корнилович совсем потерял свою седую голову. Вы вскружили ему голову, прекрасная княгиня Ольга.

— Вы так замечательно пели, — мэр улыбался, перебирая на лице сияющие морщины, — Сразу же сделался вашим поклонником. Позвольте мне еще приходить и слушать вас, обожать вас. И в знак моего обожания — этот букет. Вы — роза, вы — цветок благоуханный! — он поклонился, протянул ей букет.

— Уведите меня отсюда, — Ольга Дмитриевна кинулась к мэру, спасаясь от Ратникова, от его умоляющих, ужаснувшихся глаз, — Уедем сейчас же отсюда! Куда — нибудь прочь, веселиться, пить вино! Спасите меня от него!

Она выбежала из гримерной. Мэр торопливо и косолапо, с масленым блеском в глазах, вышел следом, унося темно-алые розы.

Мальтус с жестоким хохотком и язвительным поклоном, обернулся к Ратникову:

— Ох уж эти мне ночные певицы! — и исчез в дверях.

Ратников остался один среди бездонных зеркал, которые передавали друг другу его отражения, унося их в мертвенную бесконечность.

Глава семнадцатая

Он метался по городу, разбиваясь о невидимые углы. Устремлялся на завод, но тот отталкивал его и отшвыривал за ворота. Мчался к музею, мечтая увидеть ее, подлетал к каменному, выходящему на Волгу терему, и, оглушенный ударом, отскакивал. Летел к ее дому, но невидимый уступ отбрасывал его к центру города. Приближался к мэрии, вспоминая жадный, цепкий взгляд мэра, скользнувший по ее стройным ногам, лазурному платью, голой спине, но разящая сила опрокидывала его на ступеньках мэрии. Его сердце набухло страданием, сжималось ненавистью, полнилось невыносимой мукой, обмирало от утонченной боли. Он погибал и искал спасения.

Бешено ударил кулаком в непробиваемое стекло машины, крикнул шоферу:

— В затон! Быстро! В затон, тебе говорю!

Они переехали Волгу, миновали шлюзы, подкатили к заливу, где у причалов стояли яхты, катера, моторные лодки. Навстречу вышел капитан Лексеич, с боцманской седоватой бородкой, в черно — белой фуражке с якорем.

— Горючим заправился? — Ратников почти бежал по причалу туда, где сияла металлом, стеклом и пластиком великолепная яхта.

— Так точно, Юрий Данилович, полный бак.

— Водка есть на борту?

— Полный бар.

— Заводи! — кинулся по трапу на борт, не понимая, зачем он здесь, куда его влечет, от какой напасти убегает, к чему, безымянному и спасительному, стремится.