Скорость тьмы [Истребитель]

Сначала пантомима изображала вражду и ссору субкультур. «Наши» схлестывались с «нацболами», возникала рукопашная, девушки тузили друг друга, драли за волосы, пускали в ход ноги, как на ринге кик — боксинга, норовили разодрать друг у друга блузки. Их сменяли девушки — скинхеды и девушки — антифашистки из «Яблока». Потасовка повторялась, разъяренные противницы царапались, плевались, наносили больные удары. У некоторых блузки оказались разодранными, и толпа могла любоваться плещущими в битве грудями. У одной, особенно агрессивной «антифашистки» соскочила юбка, и она продолжала пинать ногами, оставаясь в одних трусиках. «Активисты красной молодежи» сразились с «готами», и нельзя было сказать, что меланхоличные и печальные «готы» уступали в бою воинственным «красным». Напротив, «готы», обученные неизвестно где боевым искусствам, разгонялись и били головой в животы «красных» соперниц, отчего те опрокидывались и лежали бездыханно, а победительницы ставили свои ноги им на грудь.

Толпа ревела от восторга. Раздавались крики: «Бей в глаз!» или: «Раздери ей пасть!». Из задних рядов, где уже распили по одному, а то и по два пакетика с водкой, не закусывая бессмысленными чипсами, кто-то крикнул: «Хочу трахаться!», но хулигана одернули, и он умолк, ограничиваясь молодецким посвистом.

Битвы группировок означали трагедию расколотого, разъединенного общества, грозившую хаосом. Разъединению было положен конец, когда на помост снова вышел мэр. Держал в одной руке государственный флаг, а в другой — мегафон. Стал маршировать на месте и скандировать: «Когда мы едины, мы непобедимы!» На его патетическое скандирование, под полотнище флага стали собираться недавние соперницы. Обнимались, целовались, нежничали, чем-то напоминая группу «Тату». Построились в единую колонну и, воздев свои фирменные таблички, стали маршировать на помосте, демонстрируя солидарность и согласие в обществе, достигнутое под водительством мэра.

Выступала московская, нанятая за немалые деньги певица, — увядшая роза эстрады, угасшая звезда шоу-бизнеса. Она была избыточно загримирована, на шее играли жилы, и вздувалась во время пения неприятная синяя вена, на голых руках подрагивал жир. Но песня была бодрой, неслучайной для индустриального Рябинска, где воочию была видна научно — техническая революция, и особенно актуальны были призывы Президента преобразить Россию. В ее песне слово «модернизация» рифмовалось со словом «организация», и звучал припев: «Но Россия всех сильнее и в футболе, и в бою». Ее сначала слушали внимательно, отдавая дань имени, которое сияло во времена перестройки. Но потом из задних рядов закричали: «Даешь Любэ!» и «Хули надо!» Певица ушла, чуть смущенная, улыбаясь вставными, розовыми от помады зубами.

Но дурное впечатление от певицы разом изгладилось, когда на помост посыпались бабы в кокошниках, в красных сарафанах, со стеклянными бусами на сдобных шеях. Баянист в картузе с залихватским чубом летал руками по кнопкам, раскрывал красные хохочущие меха баяна, притоптывал сапожками. Бабы били в бубны, верещали трещотками, хохотали румяными устами. Визгливо пели частушки про «миленка», про «тещу», про «Ванечку». Народ одобрительно хлопал, свистел, хлебал из пакетиков даровую водочку, радуясь празднику. Среди баб вдруг возник, заскакал, закрутился вприсядку скоморох в алой рубахе на выпуск, в колпаке с бубенцом, с намалеванными на скулах красными кляксами. Походил ходуном, подскочил к баянисту, подмигнул. Тот понимающе кивнул, рассыпался озорными переливами. Делая смешную физиономию, скоморох запел:

Наш директор Ратников
Накупил нам ватников.
Заплата на заплате,
А где наша зарплата?

Толпа загоготала, радостно, с хохотом, но с едва уловимым угрожающим гулом, который утонул в разухабистых переборах баяна, в приплясываньи скомороха.

Мы поднимем красный флаг
И пойдем за ним в ГУЛАГ.
Какая безработица?
Он о нас заботится.

Толпа засвистела, и в свисте, еще недавно одобрительном, послышались разбойные переливы, хриплые возгласы, взметнулись пьяные кулаки. Скоморох корчил рожи, «показывал нос», щипал себя за уши.

Наш директор Юрочка
Приголубил курочку.
«Ю» упало, «О» пропало,
Где же наша дурочка?

Частушка была непонятна, но толпа восприняла ее, как протестную, направленную против самодержавного директора, от которого многие уже пострадали, а других ожидало увольнение и задержка зарплаты. В толпе, минуту назад дружелюбной и благодушной, возникли темные водовороты, злые завихрения, какие случаются на водах, когда на них упадет тяжелый ветер. Толпа закачалась из края в край, ей стало тесно на площади, она раздраженно гудела, назревала драка.