Скорость тьмы [Истребитель]

Пока длилась церемония, и господин в розовом галстуке тщательно сверял подписи Ратникова с каким-то, имеющимся у него образцом, на улице послышался отдаленный рокот. Музыка, оханье оркестра. Листы, на которых значились условия передачи акций, ложились перед Ратниковым, он черкал ручкой, почти не глядя в текст договора. А в это время на улицу вплывало темное варево, огромная медлительная толпа, издававшая рокот и гул. Ратников, подписав последнюю бумагу, держал бессмысленно ручку, а мимо кафе двигалось шествие, похожее на бред. Мэр Сыроедин, налегая на канат, тянул ладью, громко выкрикивая: «Эх, дубинушка, ухнем!». В ладье, над головами стариков и детей, крутилась голая танцовщица, похожая на Вавилонскую блудницу. Шагали на ходулях десантники. Колыхались громадные уродливые куклы. Визжал скоморох, и бабы с бубнами отплясывали кадриль. Все шевелилось, заслоняло лубочные фасады, сусальные вывески крендельных и пельменных. Кто-то увидел Ратникова:

— Вот он, директор! Где зарплата? Отдай народные деньги!

Полетел камень, звякнуло разбитое стекло. Клерки поспешно собирали бумаги, прятали в портфели, покидали веранду.

— Где женщина? Куда же вы? — он кинулся вслед за клерками. Но они исчезли в толпе. Путь Ратникову преградила великанша из папье-маше, похожая на Бабу Ягу. Лезла целоваться, заматывала в свое рубище.

Когда Ольгу Дмитриевну в растерзанном платье выталкивали из ангара на солнечный свет и везли в город, когда миновали микрорайон и стали приближаться к центру с узкими улочками, милыми особнячками и купеческими лабазами, она подумала, что освобождение близко. Ее мученья завершаются, и скоро она увидит любимого человека, чьи усилия даровали ей свободу. Ее провезли сквозь улочку с ветхим двухэтажным домом, где жила Евгения Порфирьевна, переселенка из Молоды, которую иногда навещала Ольга Дмитриевна, приносила скромные гостинцы. Она вдруг вспомнила рассказ Евгении Порфирьевны о лошади, которая, плача, вернулась в родной дом, не желая расстаться с хозяевами, а те уже были обречены на несчастья. Она и была той лошадью, плачущей и избитой, которая возвращалась к любимым людям, желая разделить их несчастья. Сидящий рядом бритоголовый парень с ящерицей на темени стал опускать тонированное стекло машины. Ветер и свет хлынули в салон. Парень схватил ее за волосы и с силой толкнул навстречу ветру. Вскрикнув от боли, она увидела надпись «Молода», столики, матерчатый тент, и под тентом — Ратникова, который рванулся к ней. Их глаза на мгновение встретились, прокричали, проплакали друг другу о невероятном, их постигшем горе. Парень за волосы оттянул ее от окна, поднял стекло. Машина с возрастающей скоростью промчалась через город и снова вернулась на пустырь.

Ее опять втолкнули в железный застенок с ужасным топчаном, клочьями белья на бетонном полу. Она присела на топчан с обрезками веревок, и беззвучно, без слез зарыдала, вопрошая невидимого Бога, пребывавшего над железной крышей ангара, — за что ей такие мучения, почему Бог выбрал ее среди миллиардов других и обрек на пытки.

В другой половине ангара, где пустовала автомобильная «яма», и пахло бензином, маслом и сварочной гарью, разговаривали Мальтус и Шершнев. Мальтус просматривал бумаги, которые передал ему юрист в розовом галстуке, и на которых стояла подпись Ратникова.

— Видите, я сдержал обещание, — сказал Шершнев, — Часть акций переведена на вашу фирму «Дельта Интерфейс». Таким образом, у вас в кармане окажутся семьсот тысяч евро. Извините, батенька, больше не смог. Кое — что должна получить корпорация.

— Я не в претензии. Вы — честный партнер. Мы будем с вами сотрудничать, — Мальтус спрятал бумаги в портфель, — Теперь нам надо бы исчезнуть из города. Месяца на два, на три. Пусть все успокоится. Я — в Испанию, а вам бы еще подальше.

— Ратников получил свою бабу? Небось, вылизывает ей раны.

— Да она здесь, за стеной. Не знаю, что с ней делать.

— У вас эта птичка — певичка?

— У нас птичка — невеличка, — хохотнул Мальтус, — Хотите взглянуть?

— Не откажусь, — внезапно возбудился Шершнев.

— Брюква, — Мальтус позвал бритоголового парня, — Пусти господина Шершнева в нашу гостиницу.

Губастый малый отомкнул замок. Пропустил Шершнева в гулкие сумерки, затворил за ним дверь.

Глаза Шершнева привыкли к сумеркам, и он увидел женщину. Она сидела, испуганно отстранившись. На бледном лице темнели болезненным блеском глаза. Губы ее распухли, были обкусаны. На лбу кровенела царапина. Голая шея и полуприкрытая грудь были в синяках и засосах. На шее, похожая на узкий надрез, краснела ленточка. Она прикрывала разорванным платьем голые колени, и было видно, что от появления Шершнева она ждет для себя что-то ужасное.