Скорость тьмы [Истребитель]

Певица скользнула на эстраду, пленительно улыбаясь, потянула к себе микрофон длинной обнаженной рукой. Оглянулась на музыкантов, подавая знак. Но прежде чем заиграла музыка, в зал влетел взволнованный помощник Люлькина, размахивая правительственной телеграммой:

— Внимание, товарищи, поздравление Премьер министра! — вскочил на эстраду, оттесняя певицу, и стал читать, чуть захлебываясь, переводя глаза с телеграммы на Люлькина, — Уважаемый Леонид Евграфович, позвольте от всей души поздравить Вас со славным юбилеем. Родина знает вас, как талантливого конструктора, неутомимого новатора, патриота российской авиации. Сделанные вами открытия внесли и продолжают вносить весомый вклад в развитие отечественного двигателестроения. Надеемся, что уже в скором времени в русское небо взлетит истребитель «пятого поколения», в создание которого вы вносите свой неоценимый вклад. Председатель Правительства…

Все аплодировали. Ратников был рад за Люлькина, вспомнил прошлогодний визит Премьера, их беседы в цехах, у испытательных стендов, во время ужина, где Премьер восхищался заводом, обещал поддержку, заверял, что скоро последует государственный заказ, и начнется серийное производство двигателя.

Помощник соскочил с эстрады, передал телеграмму Люлькину, и тот ее внимательно разглядывал. Певица снова заняла свое место у микрофона, колыхнула широким, в блестках, концертным платьем, оглянулась на музыкантов, приглашая играть. Но в зал, шумно хлопнув дверью, неся огромный букет роз, влетел запоздалый гость, устремился к юбиляру. Ратников с изумлением узнал в этом запоздалом госте Шершнева. Взволнованный, смущенный своим опозданием, с чувством вины на красивом благодушном лице, Шершнев приблизился к столу, за которым сидел Люлькин, тянул ему букет бархатных темно-алых роз.

— Извините ради Бога, дорогой Леонид Евграфович, обыскался в городе, нигде не нашел достойного вас букета. Из Москвы домчали. От лица корпорации уполномочен поздравить вас с юбилеем и выразить мнение руководства, что и впредь, какие бы перемены ни постигли завод, вы останетесь его Генеральным конструктором, главной креативной силой, душой производства, на которое сейчас устремлены взоры нашей корпорации, правительства, всего политического руководства. — У Ратникова случилось удушье. Шершнев осмелился явиться в их братский круг, которому нес разрушение. Уже членил его, четвертовал, противопоставлял его, Ратникова, Люлькину, обещая тому сохранение должности после того, как Ратников будет смещен. Вносил раздор, уповал на низменные инстинкты, действовал, как опытный интриган. — Вы, Леонид Евграфович, можете быть уверены в сохранении всего вашего потенциала, который, не сомневаюсь, уже в скором времени позволит вам начать работы по двигателю «шестого поколения».

Люлькин медленно поднимался. Ратников видел, как жутко, кроваво набрякло лицо, трясутся губы, выпучиваются глаза. Пиджак становился тесен, грудь под рубашкой распирало, словно в глубине разбухало сердце, тужилось раздвинуть грудь.

— Вы… Вы… Ты… Ты посмел явиться сюда… После всего, что ты… — Люлькин захлебывался, в горле клокотал ком, дрожала синяя жила. — Это ты привел американцев на «Уран» и отключал финансирование, после чего три тысячи инженеров оказались на улице! Ты расчленил предприятие, отдал центральные лаборатории и испытательные корпуса американцам, вывесил над управлением американский флаг! Ты распорядился опытный образец двигателя Ф-707, уже готовый к эксплуатации, отправить на металлолом! Ты вывез документацию лунного проекта, и теперь американцы завершают сборку боевых и промышленных модулей! Ты требовал от меня отдать чертежи плазменного двигателя, предлагая миллион долларов! Ты раздавил КамАЗом мою припаркованную «Волгу»! И ты явился сюда? Вы хуже фашистов, хуже Гитлера, разрушили Союз по плану «Барбаросса»!.. — Люлькин запнулся, — «Барбаросса»!.. — Люлькин захлебнулся булькающим звуком, — «Барбаросса»!.. — Люлькин схватился за грудь, потянулся через стол к Шершневу, словно хотел вцепиться него. И вдруг издал долгий жалобный стон и с грохотом рухнул прямо на тарелки, винные бутылки, бокалы. Шершнев ошеломленно выпустил букет роз, и они засыпали упавшего на стол Люлькина, накрыли багровым бархатным ворохом.

Ратников подскочил к Шершневу:

— Негодяй, вон отсюда! Пристрелю, как собаку!

— Ухожу, ухожу! — мучительно улыбался Шершнев, пятясь к дверям. Нырнул в машину, и она умчалась, мигая хвостовыми огнями.

Глава тринадцатая