Читаем Скорость полностью

Скорость

Дин Кунц

Глядя на Айви, Билли не мог определить, слышала ли она раньше о такой мерзости или его слова стали для неё новостью.

— Если бы ты увидела тело без лица, ты бы смогла что-нибудь по нему сказать? Не о будущем, а о нём, убийце?

— Театр, — без запинки ответила Айви.

— Не понял.

— Он любит театр.

— Почему ты так решила?

— Драма срезания лица.

— Не улавливаю связь.

Из вазы она взяла вишню.

— Театр — это обман. Ни один актёр не играет себя.

Билли смог сказать только одно слово: «Согласен» — и ждать продолжения.

Айви положила вишню в рот. Мгновением позже выплюнула косточку в руку, а мякоть проглотила.

Хотела ли она этим сказать, что косточка — это сущность вишни, или нет, но Билли её понял именно так.

Вновь Айви встретилась с ним взглядом.

— Он взял лицо не потому, что это лицо. Он взял его, потому что это маска.

Глаза её были прекрасны, но по ним он не мог сказать, что собственная догадка потрясла Айви так же, как его. А может, если человек всю жизнь пытается услышать голоса мёртвых, потрясти его не так-то легко?

— Ты хочешь сказать, что иной раз, когда он один и в соответствующем настроении, он достаёт лицо из банки и носит его?

— Возможно, и носит. Возможно, оно потребовалось ему, потому что напомнило о важнейшей драме его жизни, любимом представлении.

Представление.

Это слово произнёс Ральф Коттл. Айви могла повторить его сознательно, а может быть, случайно. Он этого знать не мог.

Она продолжала смотреть ему в глаза.

— Билли, ты думаешь, каждое лицо — маска?

— А ты?

— У моей глухой бабушки, нежной и доброй, как ангел, были свои секреты. Невинные, даже очаровательные секреты. Её маска была почти такой же прозрачной, как стекло, но всё-таки она её носила.

Билли не знал, что Айви ему этим говорит, к какому выводу хочет подвести своими словами. И не верил, что на прямой вопрос получит менее расплывчатый ответ.

И не то чтобы она стремилась обмануть. Она всегда предпочитала говорить не прямо, а намёками, не намеренно, такой уж была. Всё, что она говорила, звучало ясно, словно удар колокола… и, однако, вызывало трудности при толковании.

Часто её молчание было красноречивее произнесённых ею слов — чего ещё можно было ожидать от человека, воспитанного глухим?

Если он понимал её хотя бы наполовину, получалось, что Айви совершенно его не обманывала. Но почему она тогда подчёркивала, что каждое лицо, включая и её собственное, маска?

Если Айви навещала Барбару только потому, что однажды Барбара проявила по отношению к ней доброту, если она взяла фотографии мёртвых тел в «Шепчущиеся сосны» только потому, что всюду носила их с собой, тогда фотография мёртвого богомола не имела никакого отношения к ловушке, в которую попал Билли, а она ничего не знала о выродке.

В этом случае ему следовало встать, уйти и заняться куда более срочными делами. Однако он остался за столом.

Её взгляд вернулся к фисташкам, руки вновь принялись их чистить.

— Моя бабушка была глухой от рождения. Она никогда не слышала сказанного слова, не знала, как их произносить.

Наблюдая за ловкими пальцами Айви, Билли чувствовал, что её дни заполнены полезной работой: уходом за садом, уборкой в доме, готовкой, и она всеми силами избегает безделья.

— Она никогда не слышала смеха других, но знала, как нужно смеяться. У неё был потрясающий, заразительный смех. А как бабушка плачет, я впервые услышала в восемь лет.

Билли понимал, что трудолюбие Айви — отражение его собственного, необходимость занять себя, и сочувствовал ей. Она ему нравилась, независимо от того, мог он ей довериться или нет.

— Когда я была гораздо моложе, я не могла полностью осознать того, что моя мать умерла в родах. Раньше я думала, что убила её и несу за это ответственность.

В окне ворон вновь размял крылья, расправил и сложил так же бесшумно, как в первый раз.

— В восемь лет я наконец-то поняла, что вины на мне нет. Когда я знаками рассказала бабушке о моём открытии, она впервые на моей памяти заплакала. Это звучит смешно, но, когда она заплакала, я предположила, что плакать она будет молча, лишь по щекам польются слезы. Но рыдала она так же громко, как смеялась. Поэтому, по части этих двух звуков, она ничем не отличалась от любой другой женщины, которая могла слышать и говорить. Была одной из них.

Раньше Билли думал, что Айви околдовывает мужчин красотой и сексуальностью, но, как выяснялось, чары у неё были куда более сильными.

Он понял, что собирается открыть ей, лишь когда услышал собственный голос:

— В четырнадцать лет я застрелил отца и мать.

Она ответила, не поднимая головы:

— Я знаю.

— Насмерть.

— Я знаю. Ты когда-нибудь думал, что кто-то из них захочет поговорить с тобой через стену?

— Нет. Никогда. И, Господи, я надеюсь, что они не заговорят.

Она чистила фисташки, он наблюдал, а потом она сказала:

— Тебе нужно идти.

По её тону он понял: она говорит, что он может остаться, но понимает, что у него есть важные дела.

— Да, — он поднялся.