Скорпион

Откровенно говоря, бабенка была паршивая - создавалось такое впечатление, что однажды ГПЧ проезжал мимо трех вокзалов и остановился на минутку побеседовать с народом. И пока ротозеи-хранители следили, чтобы из толпы верноподданнических людишек не вылез какой-нибудь психопат с бомбой, эта бабенка запрыгнула в лимузин и в момент окрутила государственного деятеля. Каким образом? Это уже её профессиональная тайна.

- Мальчики, вы хочите меня? - шутила она, когда ГПЧ уходил гулять по парку.

И дошутилась: наш Смирнов выжрал стакан водки и удобно пристроился сзади жопастенькой бабенки, когда та выглядывала в окошко своего вельможного пупсика, гуляющего по тенистым аллеям, полным полезного для здоровья озона.

И все бы ничего. Да Смирнов решил, что он, держась за потертый задок любовницы ГПЧ, становится тоже проводником идей ведущей силы нашего общества.

Он зарвался, Смирнов. Впрочем, это его личное дело: как и с кем... Я не хочу вмешиваться в личную жизнь. Личная жизнь каждого гражданина нашей страны строго охраняется законом.

Дело в том, что Смирнов решил сделать из меня мальчика на побегушках.

- Давай, родной, за водочкой, - сказал он. - Чего-то не хватает.

И я ответил, что тот, кто любит с горочки кататься, должен сам саночки за собой возить.

- Что? - удивился Смирнов. - Тебе что: приказ - не приказ?!

- Такой приказ - не приказ.

- Родной, куда ты денешься, - и замахнулся на меня.

Когда ты пьешь водку, лапаешь бабенок, садишься на иглу, то лучше не принимать активных действий по отношению к тому, кто этим не занимается. А если и занимается, то в допустимых границах.

Смирнов зарвался - он замахнулся на меня. А у меня привычка: ломать руки, угрожающие моему душевному состоянию. Смирновская рука, как и все руки, оказалась из непрочного материала.

Генерал-майор рассвирепел, когда узнал, что его лучший работник выведен мною из боевого строя на неопределенный срок:

- Саша! Я все понимаю, мать твою так, но зачем руки ломать?

Пришлось, каюсь, рассказать, что, когда ГПЧ совершает лечебные прогулки, то в это же время происходит политический демарш, подрывается, так сказать, авторитет руководителя и, если быть до конца принципиальным и последовательным...

- Тьфу ты! - плюнул Нач. - Я ему, кобелю, покажу, как проявлять политическую несознательность.

Потом генерал-майор взял листочек бумаги и на нем царапнул: "Люся", и махнул рукой в сторону двери.

- Второй день погода мерзкая, нехорошая.

И он был прав: наступала очередная осень - шли дожди.

Я понял свое руководство: второй день Люся не выходила на связь; хотя, очевидно, должна была?

У двери оглянулся: Нач заталкивал в рот листок бумаги, принимаясь его сжевывать; зубы, я заметил, у него были крепкие, но с желтизной. На крепких ещё зубах я заметил налет желтизны, такой странный налет - канифольный.

Я решил сразу выполнить поручение дяди Коли. Решающими могут оказаться минуты; если нет выхода на связь, значит, что-то произошло.

Но я опоздал. Когда открыл замок и проник в квартиру, женщина сидела в глубоком кресле и была как живая, и я её даже позвал:

- Люся.

Она была мертвая и поэтому не отозвалась. Она сидела в глубоком кресле, и глаза её были открыты. Взгляд был направлен на портрет. На стене висел портрет генералиссимуса И.В. Сталина, и на него, портрет, был направлен мертвый взгляд. На столике и полу лежали лекарственные шарики. Их было много - и они напоминали свинцовую дробь.

Я набрал номер телефона, нарушая все предписания.

- Да? - ответили мне.

- Это я.

- А где тетя? - спросили меня.

- Она слишком занята, - ответил я.

- Хорошо, - и последовали короткие гудки.

Более идиотской фразы "Она слишком занята" я, конечно, придумать не мог. Почему у нас такая странная жизнь, когда человек умирает, мы вынуждены говорить подобную галиматью.

Потом приехали трое, они не нуждались в мой помощи. И я ушел.

Когда выпал первый снежок, и чуть приморозило, я был приглашен в гости к Начу.

- Помянем? - сказал генерал-майор.

И мы встретились у него в квартире. Это была холостяцкая дыра с казенной мебелью. Цветов не было.

- Почему? - удивился я.

- А где я, по-твоему, живу?

- Да, - согласился я.

- Слушай, я совсем забыл про клубнику.

- Что? - не понял я.

- Для твоей дочки. Как она, кстати?

- Снова простудилась.

- Ничего, на следующий год мои розанчики заплодоносят... Ну, давай, пусть Люси земля будет пухом.

- Пусть, - сказал я.

Он ошибся, друг моего отца. Он ошибся, старый служивый вояка. Он ошибся, опытный камер-лакей - обмишурился, как последний дворовой. И ему пришлось застрелиться. И поэтому он не встретил весны, которую ждал, и поэтому не расцвели больше в горшках розанчики - горшки вынесли на свалку.

Новый начальник Управления по фамилии Рябенький, такая вот у него оказалась фамилия, распорядился очистить помещение от цветущей дряни. У него, вероятно, была аллергия к домашнему уюту. И самовар унесли по его приказу.

В чем же ошибся натренированный в интригах, осторожный мккиавеллист дядя Коля. В чем же он сплоховал, брандмайор, почему ему пришлось своеручно впихивать в рот дуло служебного пистолета, кроша стертые от бумаги и сушек зубы?..