Скорпион в янтаре

Разве что, разобравшись с силами внешней обороны, натащить к башне всякого горючего материала и запалить… Вполне корректная мера по средневековым понятиям. Хочешь — гори, хочешь — выходи сдаваться.

Выходя из потайных ходов, Шульгин надел на голову ждавшую момента франкистскую пилотку с майорскими нашивками. Этот вариант у него был предусмотрен. Остальная его одежда была вполне универсальна и лишена признаков государственной принадлежности.

У входа в приемную каудильо стояли два офицера-фалангиста. Всего лишь с пистолетами, правда, в расстегнутых кобурах.

— Привет, Эстрелла. Кто это с тобой?

— Майор с пакетом от генерала Ромералеса.

— Давайте, — протянул руку тот, кто стоял справа.

— Только в собственные руки, — Шульгин сделал надменное лицо.

— Невозможно. Каудильо занят, и… сами видите, что творится. Отдайте Эстрелле, она передаст.

— Нет. Она может передать, но у меня на глазах, и каудильо распишется на конверте. Опасаетесь — сопровождайте нас, доложите вождю, я постою на пороге, но как будет передан пакет, я должен видеть своими глазами. И получить подпись.

Офицеры явно колебались, но присутствие адъютантши и напористое поведение майора плюс тот же аристократический язык выбивали их из стандартной функции.

— Хорошо. Сеньорита войдет первой и доложит. Если каудильо захочет вас принять, она скажет. А оружие оставьте здесь. Что это у вас?

— Трофейный русский автомат. А вот пистолет. Больше ничего нет. Можете обыскать. — И тут же, перебивая темп, спросил: — Где у вас радиостанция? Я должен немедленно сообщить генералу, что пакет передан. Это очень важно.

— Третья дверь по коридору, — машинально ответил офицер, что стоял слева.

Шульгин положил на пол «ППД», протянул на ладони «вальтер».

— Курить можно?

— Курите…

Он сделал всего две затяжки, когда дверь открылась и Эстрелла его окликнула:

— Войдите, майор.

Жаль, что подходящего конверта у него не было приготовлено. Но ничего, и распечатка плана сойдет, чтобы отвлечь внимание.

До последнего он опасался только одного: что никакого Франко в кабинете нет и это просто ловушка, устроенная людьми не глупее него.

Хоть настоящими, хоть с других уровней.

Однако нет.

Задрапированная бордовой и зеленой тканью приемная, прямо поверх каменных стен, два письменных стола, штук по пять телефонов на каждом. Пожилой капитан, наверняка призванный из запаса, потому что форма на нем была совсем старая, королевская. Горят слабенькие настольные лампы. Второй стол, наверное, как раз Эстреллы. Потому что между бумажками и телефонами валялась полуоткрытая пудреница. Точно, сбежать девушка собиралась, или в панике, или осознанно создав впечатление, что на минутку вышла.

Капитан, едва привстав, кивнул майору. Тоже адъютантские замашки.

А пистолет у него слабенький, и кобура к копчику сдвинута.

У Эстреллы, невзирая на хрупкость фигуры, пушка посерьезнее, «Парабеллум-08». Он и пригодится.

Дверь перед ним распахнулась, и Шульгин воочию увидел очередную в его жизни историческую фигуру. Франсиско Франко Баамонде, будущий генералиссимус, которому теоретически предстоит жить и успешно руководить своей изможденной войной державой еще почти сорок лет. Невысокий, полноватый человек «с незначительным лицом». Однако же! Умер он уже в зрелые Сашкины годы, надолго пережив прочих вершителей судеб двадцатого века. Муссолини — на тридцать два, Гитлера и Рузвельта — на тридцать, Сталина — на двадцать два и даже Черчилля — на шесть.

— Здравствуйте, майор, — сделал диктатор шаг навстречу. — Что мне пишет мой друг Гонсалес?

Ужасно неприятно стрелять в улыбающегося тебе человека. Если бы он хотя бы выглядел мерзавцем! Так и того нет. Штауфенбергу было проще, он бомбу подкладывал, которая взрывалась уже без него.

Сашка отработанным движением выдернул «парабеллум» из кобуры Эстреллы, для полной уверенности вздернул коленчатые рычаги затвора, убедился, что патрон пошел на место, и выстрелил трижды. Не в лицо или в лоб, в обтянутую кителем с орденами грудь. Все равно наповал, но хоть не так противно.

Франко опрокинулся навзничь, тихо захрипев и дернув ногой в лакированном сапоге.

«Дело сделано, сказал слепой», — вспомнилась сакраментальная фраза из «Острова сокровищ». Он направил пистолет на Эстреллу, не успевшую вообще ничего понять.

— На пол, ложись!

Вовремя.

Из-за портьеры, прикрывавшей дверь в соседнюю комнату или просто нишу, на него бросился еще один человек.

Среагировал он по-своему быстро, только совершенно не в том темпе. Для Шульгина время тянулось плавно, неторопливо, он и «парабеллум» взял, и все остальное совершил, словно водолаз, работающий на большой глубине. Для окружающих — наоборот, двигался он с непостижимой быстротой, моментами превращаясь в туманную тень.

Тех двух-трех секунд от лязга затвора до финального выстрела едва достаточно, чтобы обладателю нормальной реакции только сообразить, что случилось непоправимое.