Скорпионы

Бетонные ступени вели в командный пункт. Служебные и подсобные помещения, штабные кабинеты, холлы, клубы, салоны — все здесь было оборудовано скромно, удобно и изящно, работающие тут люди не ощущали, что они живут в огромной кротовой норе.

Шарообразные светильники напоминали о знойном юге, но воздух под землей был прохладным. Здесь всегда было одинаково прохладно — и в июльский день, и в декабрьскую ночь, даже когда пустынное плоскогорье покрывалось узорным инеем.

Герберт простился с капитаном и направился в лазарет.

— Добрый вечер, доктор.

— Здравствуйте. У вас сегодня ночной полет? Прошу.

— Не стоит, доктор.

— Мне за это платят. Снимите, пожалуйста, рубашку.

— К сожалению, я совершенно здоров.

— Ничего, мы только проверим пульсик, давление и все. Дайте-ка руку. Что вы видите там на стене?

— Ничего интересного. Полка, плакат, немного грязи.

— Почувствовали что-нибудь?

— Укол.

— Точнее.

— Два легких укола — один за другим.

— Можете лететь. Сейчас запишем в книжечку.

Когда Герберт уже открыл дверь, врач спросил:

— Вы не волнуетесь, майор?

— С какой стати мне волноваться?

— Нет, нет, ничего. — Врач задумчиво покачал лысеющей головой.

Герберт подумал, что врач что-то скрывает от него. Но он не любил этого старого фанатика-покериста и, ни о чем не спросив, вышел из кабинета.

Он доложил о своем прибытии офицеру-диспетчеру, тот приказал ему одеваться к полету.

Оставалось немного свободного времени, и Герберт заглянул в клуб.

— Добрый вечер, господа.

Никто не отозвался. Герберт расположился поудобнее в неглубоком кресле. Молчание продолжалось. Тогда он громко выругался и сказал:

— Два месяца такая отличная погода, что все внутри переворачивается. Ну хоть бы раз отложили мой полет из-за погоды.

Но и тут никто не отозвался. Это стало удивлять его.

— Вы что? Мумии?

— Вы ничего не знаете? — спросил молоденький щуплый лейтенантик, казавшийся мальчишкой среди атлетически сложенных офицеров.

— Что случилось?

— Ленцер!

Герберт понял. Он уставился на блестящие носки своих ботинок, оперся ладонями в колени. Сам не зная зачем, спросил:

— Как?

— Разве в городе ничего не знают?

— Нет. Я прямо из столовой.

— Странно, что в городе еще не знают.

— Как это было?

— Очень глупо, — заговорил лейтенант. — Он взлетал при боковом ветре. Поднялся на несколько десятков метров и попал в чудовищную «яму». Я сам видел, как он плюхнулся на взлетную дорожку. С неба будто что-то соскользнуло. И сгорело в несколько секунд. В детстве я видел такие пожары, я вырос в деревне. Идешь, бывало, из лесу или с реки, тащишь банку, удочки, пустую сетку и вдруг — гриб дыма вылезает из-за деревьев и расходится над домами. Бежишь, задыхаясь, и всегда уже поздно — ни дома, ни огня, только толстая баба воет, вся измазанная даже не черной, а темно-синей сажей, да парень обтесывает уцелевшие тлеющие бревна. Ленцер еще быстрее горел. Всего несколько секунд.

— Глупая история, — сказал Герберт.

— Невероятно глупая, — подтвердил капитан, высокий полнеющий брюнет.

Лейтенант снова затараторил пискливым тенорком:

— А я как раз с Ленцером договорился. Он обещал пойти со мной завтра к нотариусу. Как свидетель. Мне надо оформить один важный документ. Теперь я уже не смогу этого сделать завтра. Скотская жизнь.

— И кончают здесь не лучше, — снова загудел капитан.

Теперь уже все беспорядочно заговорили:

— Пятый экипаж в этом году.

— Уже пятый?

— Вот именно, пятый. Сначала разбился Франк, потом Шредер не вернулся на базу, за ним Майковский где-то над морем закашлялся на смерть. Ханке — прямо на взлетной дорожке, и вот сегодня — Ленцер.

— Вы забыли, господа, еще о трех офицерах.

— Разве?

— Ну, конечно. Портер, Бланш, Карст. Эти уже совсем глупо кончили.

— Теперь они грызут утыканную стеклом стену.

— Помните, как Портера санитары выволакивали из машины?

— Ну и здоровый же был парень. Одного санитара отделал так, что тот сразу помчался на перевязку.

— Его втискивали в карету, как ошалелого петуха. Я думал, что сам ошалею, когда санитары тянули его за волосы и заталкивали ногами в карету. Все это время надрывалась сирена, чтобы заглушить вопли Портера.

— Пять экипажей — это, пожалуй, многовато. Вам не кажется? Учтите, до нового года еще далеко.

— Ленцер сегодня глупо кончил.

— Ему повезло… Теперь он уже предстал пред Христовы очи.

— Пред дерьмовы очи он предстал! — взорвался Герберт.

Собеседники с любопытством посмотрели на него. Все время, пока он сумбурно и торопливо, не договаривая слов, бросал фразу за фразой, в клубе стояла тишина, нарушаемая лишь треском помигивающей люминесцентной лампы. Только один раз щелкнула чья-то зажигалка, и дым окутал сидящих фиолетовыми петлями.