Скованная временем

Бумага была в удивительно хорошем состоянии по сравнению с обложкой. Она нисколько не пожелтела. Сначала я решила, что новые страницы были переплетены внутри старой обложки по какой-то причине, но, когда я пробежала пальцами по линованной бумаге и пригляделась, стало заметно, что это маловероятно. Страницы были очень толстыми. Даже толще картонной бумаги. Судя по весу книги, в ней должно было быть не меньше ста страниц, но я быстро подсчитала, и их оказалось всего около сорока. Я осторожно согнула уголок листа и была удивлена, увидев, как странная бумага резко распрямилась, даже не сморщившись. Я попыталась оторвать маленький кусочек от края, но безуспешно. После нескольких экспериментов с книгой я пришла к выводу, что на бумаге не выйдет писать шариковой ручкой, карандашом или маркером. Вода сразу же пошла бисером, хотя поверхность не казалась ламинированной. Жевательная резинка на мгновение прилипла, но быстро отклеилась, не оставив следов. Спустя несколько минут я сделала вывод, что эту штуку ничем не повредить. За исключением огня, возможно, но я не могла проверить этого в метро.

Затем я начала изучать надписи на страницах и заметила, что только первая четверть дневника была использована. Каждая из исписанных страниц, за исключением первой, казалось, начиналась с оборванной фразы. И между страницами не было никакой связи. Это определенно была очень странная маленькая книжка. Единственное, что казалось нормальным в дневнике, нашлось внутри обложки, написанное уже выцветшими чернилами:

Кэтрин Шоу

Чикаго, 1890 год

Поезд приближался к моей остановке. Я сунула книгу обратно в пакет и остановилась, чувствуя, что за мной наблюдают.

Это, вероятно, было не слишком удивительно, учитывая, что я не единожды пыталась искалечить книгу. Странное поведение, даже по стандартам метро.

Я подняла глаза и увидела двух молодых людей, сидевших теперь в самом конце вагона, в трех рядах от меня. Я не могла припомнить, чтобы кто-то садился в вагон на последней остановке, и хотя я должна признать, что была немного занята, я не могла избавиться от чувства, что они просто появились из ниоткуда. Они стояли лицом ко мне, и я их ясно видела. Один из них был немного полноват, примерно моего возраста, с темно-русыми волосами и желтоватой кожей, которая выглядела так, будто он редко выходил из дома. Эмблема на его поношенной футболке напоминала обложку музыкального альбома, но я никак не могла понять, что это за группа. Его взгляд метнулся к коленям, и он начал что-то записывать в маленьком блокноте, как только я посмотрела в их сторону.

Второй парень был высоким, на несколько лет старше, очень красивым, с длинными черными волосами. Я почувствовала, как медленный румянец разливается по моим щекам, когда узнала те же темные глаза, которые увидела, когда прикоснулась к медальону.

По рукам побежали мурашки, когда я вспомнила тепло его кожи под пальцами, ощущение руки на талии и тепло, которое пробежало по моему телу от прикосновения. Я не могла представить, как ему удалось выбраться из моей галлюцинации и войти в метро, но я была абсолютно уверена, что это был тот же самый парень.

Теперь он выглядел немного старше, чем когда я видела его на поле, лицо выражало странную смесь печали, страха и той самой тоски, которую я помнила из видения. Он вцепился в обивку сиденья и не отвел взгляда, даже когда другой парень резко толкнул его локтем. Я наконец-то прервала наш зрительный контакт.

Поезд начал замедлять ход почти сразу же после того, как я опустила глаза, и я снова быстро взглянула туда. Двери еще не открылись, и прошла всего секунда, но их уже не было.

Я подошла к скамье, на которой они сидели, и протянула руку, ожидая наткнуться на твердую материю (или лишиться пальца), но там было пусто. Я была почти уверена, что они мне просто померещились, но две вмятины на оранжевой виниловой подушке метро постепенно разглаживались, как всегда, когда кто-нибудь поднимался. Я провела пальцами по краю подушки, которую так крепко сжимал высокий молодой человек, и обнаружила, что она все еще хранила тепло его руки.

3

Я пришла на занятие по карате с опозданием на несколько минут и проскользнула на свое привычное место рядом с Шарлейн. В течение следующего часа мы практиковались в наших рутинных упражнениях, и физическая нагрузка вытеснила события последних нескольких дней из моего сознания (почти). Обычно я могла побороть Шарлейн, наверное, потому что я начала заниматься годом раньше нее, но в тот день меня дважды опрокинули, и вскоре у меня появился красивый, яркий синяк на правом бедре от довольно коварного удара ноги Шарлейн.

Мы выполняли упражнения до самого конца занятия. Когда мы направлялись к выходу, Шарлейн повернулась ко мне, спросив:

– Ну что? Что случилось? Ты не ответила ни на одно мое сообщение…

Я все еще не была уверена, как много я действительно могла бы объяснить без того, чтобы Шарлейн не решила, что я свихнулась. Поэтому я решила обратиться к нашей с ней дурацкой шутке: