Скованные

Биение сердца под рукой. Ненавистное. Злость хочет вонзить когти в плоть, а истинность умоляет услышать стук, пропустить через себя чужой пульс.

Надавила ногтями на футболку, вдавливая ее в кожу, повела наверх.

В бассейне Малин прижимал меня к себе и было легче. Истинность не молчала, но и не вопила отчаянным раненым зверем.

Вдруг сработает?

Горячая кожа обожгла. Миллион мелких иголочек-искорок пронзил всю поверхность, включая пальцы. Покалывание в подушечках усилилось и сменилось слабыми импульсами.

Микроток, расслабляющий натянутые до невозможности мышцы, проходит по телу. Разжимаю челюсть и выдыхаю через рот.

Опускаю веки, во рту дикая сухость. Не верится, что крушившее и ломавшее меня изнутри медленно затихает.

Оглушенная собственным тяжелым дыханием, прижимаюсь лбом к твердой груди.

Не хочу снова. Не хочу опять проходить через истинный ад. Безжалостно впиваюсь ногтями в бока Малина. Стальные мышцы под кожей не позволяют продавить. Доставить ему хоть какой-то дискомфорт – уже радость.

– Ненавижу, – выдыхаю, почти не размыкая губ.

Малин не прикасается. Терпит мои ногти, лоб, прижимающийся через футболку, но не трогает. Хорошо это или плохо? Не знаю. Я хочу никогда его больше не видеть и не хочу отпускать.

– Эй, пока мы обсуждаем цену, вы уже тискаться начали? – возмущается блондинка.

Я успела позабыть и о ней, и о Дрейке.

Вдавливаю ногти сильнее, представляя, как сжимаю шею столичной стервы.

– Малая, я тебе не подушка для иголок, – звучит над ухом с не прикрытыми недовольством, – втяни когти.

Делаю наоборот – надавливаю сильнее. Не из вредности, а из-за до боли знакомого прозвища. Тим никогда не говорил «сестра», не называл по имени. Всегда только Малая.

– Я вообще не разрешал тебе прикасаться ко мне.

Отстраняюсь, не убирая рук. Закипая от злости, негодования, под воздействием проклятой истинности каждая эмоция ярче и острее.

Глядя в бледно-желтые глаза, запускаю пальцы под футболку и с маниакальным удовольствием вонзаю ногти в кожу. Малин недобро повел головой, во взгляде если не желание прибить меня на месте, то около того.

– Ты ни черта не чувствуешь, – шиплю ненавистно, – и даже не представляешь, что испытываю я.

– Я в этом виноват? – издевательски приподнимает брови.

– Мне плевать. Я хочу, чтобы ты тоже страдал.

Широкая ладонь обхватывает шею под подбородком.

Сглатываю от легкого давления, вместе со страхом чувствуя кое-что еще.

Возбуждение прокатилось внизу живота. Чужеродное желание, чтобы Малин стянул мои волосы на затылке, поставил на колени и…

Это. Не. Я.

Не я!

– Тебе нравится, – Малин пристально всматривается в мои глаза, чуть сдавливая шею, ослабляя, поглаживая большим пальцем.

Отбросить его руку – не так сложно. Легче легкого. Но я не могу пошевелиться. Смотрю в его глаза и плавлюсь в котле с оловом.

Грубая ладонь отчего-то кажется нежнейшим шелком, наэлектризовывая кожу в месте прикосновения.

– Макс, какого хера? – голос Дрейка доносится будто из другого мира. – Отойди от моего слейва.

В желтых глазах блестит злость. Челюсть заметно напряглась. Он неторопливо убирает руку, перестает касаться моей шеи.

Тонна ледяной воды, не меньше, обрушивается на меня, придавливая к полу. Внутри мгновенно затянуло в паническом недостатке нужного и необходимого.

– Я терпеливо жду, – извещает Дрейк с налетом иронии.

Взгляд Малина осязаемо погладил сгиб шеи, оставляя незримый след. Столичный с легкой усмешкой отступил на шаг.

Захотелось обнять себя руками, чтобы согреться от накатившего холода, пробившего озноба. Недолгого. Холод быстро сменился болезненным пекло.

Обняла лицо ладонями в приступе дикого отчаяния.

Что мне делать? Что?!

Сбежать? А поможет? Как надолго?

Я готова пойти добровольцем на любые эксперименты, лишь бы никогда больше не проходить через это снова.

– Максик, ты можешь взять ее в любое другое время, – тягучий голос блондинки действует на нервы. – Уступи мне.

Уступи!

Мой истеричный смешок растворяется в тишине комнаты.

– Оливия, я на твою плату пока не согласился, – голос Дрейка звучит обыденно.

Пока я была не в себе, они успели обсудить плату? Так нечаянно моргну, а меня уже продали.

– Дре-ейк, ну, не будь врединой. Ты ведь не такой. Ты милый, чуткий, понимающий.

Не буду ждать окончания спектакля театра абсурда.

– Вы бы друг с другом поразвлеклись, у вас для этого все есть, – смотрю в пол перед собой, мечтая раствориться.

– Слышите? – возмущается блондинка. – А я ее научу, как надо разговаривать со столичными.

– Я безнадежна, – говорю безразлично и с протяжным вздохом сгибаюсь пополам от болезненной истомы. – Черт…

Принцип понятен: чем сильнее сопротивление, тем сильнее проявление. Своеобразное наказание за непослушание.

Функционировать вдали от истинного можно – проверено. Выхода как минимум два: согласиться на эксперимент, и если он окажется неудачным, убежать. Далеко, насколько возможно. И жить дальше.

– Я сам хочу развлечься со своим новым слейвом, – безмятежность Дрейка порождает волну тревоги. – Обсудим ее аренду в другой день.