Скованные льдом

очень любят видеть, что у них под ногами. А владелец Честера заставляет вас смотреть себе

под ноги с каждым сделанным вами шагом в его владениях. Он расчетливый и очень

опасный человек. И поэтому я должна была прийти сюда, сегодня вечером, чтобы выяснить,

что я должна, заплатить и покончить с этим раз и навсегда.

Мой эскорт остановился перед, казалось бы, абсолютно гладкой стеклянной стеной и

положил на нее свою ладонь. Стеклянная панель быстро отъехала в сторону с

гидравлическим свистом. Тяжесть его ладони на моей шее заставила меня войти в

затемненную комнату.

- Босс присоединится к тебе через минуту.

Я вижу все, что происходит вокруг, сверху и снизу. В этом стеклянном логове Риодан

наблюдает за своим миром невооруженным взглядом и при помощи камер. По всему

периметру комнаты под потолком подвешены в три ряда сотни крошечных мониторов. Я

внимательно их изучила. Камеры установлены в каждой комнате, я бы даже сказала - в

каждом углу. Некоторые комнаты вызывают отвращение от того, что я знаю, что там

происходит. И это тот мир, который я должна узнать, если хочу быть лидером для своих

девочек.

За моей спиной со свистом открывается дверь, а я, молча, стою, ожидая, когда он

заговорит первым. Когда он этого не сделал, я воспользовалась своим даром эмпатии, чтобы

почувствовать его. В комнате со мной никого не было. Наверно, кто-то открыл дверь, увидел

меня, а не его, и ушел. Я продолжила свои наблюдения за мониторами, медленно

поворачиваясь, запоминая лица, действия, сделки. Я должна изучить людей так, как не

делала это никогда раньше.

И непроизвольно вскрикиваю, почувствовав руку на своем плече.

Я испуганно оборачиваюсь и утыкаюсь в грудь Риодана, его руки нежно обнимают меня.

Я бы заговорила, но знаю, что это будет только невнятное бормотание. Со мной в комнате

больше никого не было. И я не слышала, чтобы дверь открывалась снова. Тогда как он

оказался в комнате?

- Полегче, Катарина. Я не для того спас тебя вчера, чтобы навредить сегодня.

Я смотрю на его непроницаемое лицо. Об этом мужчине говорят, что у него бывает всего

три выражения лица: насмешка, учтивая отчужденность и ярость. Говорят, если увидишь

последнее - ты труп.

Я использую свой дар эмпатии.

Я одна в этой комнате.

Не могу подобрать слова. И решаю говорить прямо:

- Я одна в этой комнате.

- Не совсем.

- Тебя нет.

- Прикоснись ко мне, Катарина. И скажи, что меня нет, - он касается моей щеки

поцелуем, и я вздрагиваю. - Повернись ко мне, и я поцелую тебя так, как следует целовать

женщину.

Он ждет, скользя губами по моей щеке, что я лишь немного повернусь, раскрою губы и

впущу его язык. Я снова дрожу. Этот мужчина поцеловал бы меня не так, как я люблю,

чтобы меня целовали, а так, как хочет он. Жестко, требовательно, опасно. Не с любовью. Со

страстью. Испепеляющей страстью. Оставляя после себя лишь тлеющие угольки, как и

привязанный у аббатства МФП.

Я отстраняюсь, и он со смехом отпускает меня. Я бросаю на него пристальный взгляд.

- Спасибо, что прислал своих ребят остановить фрагмент Фейри. Они говорили про

оплату. Мы не богаты. Что может наше аббатство предложить взамен столь щедрой помощи?

На его губах играет едва заметная улыбка.

- Вот значит как. Ты говоришь так красноречиво для той, которая не говорила ни слова

первые пять лет своей жизни.

Этим меня не смутишь. Итак, он знает, что я была безмолвна в течение многих лет

своего детства. Многие знают об этом. Боль всего мира захлестнула меня сразу после

рождения. Я была ужасным младенцем, трудным ребенком. Все время ревела. Совсем не

говорила. Я сворачивалась клубочком, пытаясь сбежать от мирской боли. Все считали меня

аутиком.

- Спасибо.

- Пока не пришла Ровена и не предложила твоей семье сделку.

- Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о себе, а чтобы выяснить, чем я могу

отплатить тебе за помощь.

- Она вытащила бы тебя из твоей аутичной раковины, но при условии, что при

достижении тобой восемнадцати лет ты будешь принадлежать ей. И станешь жить в

аббатстве. Твои родители с радостью согласились на ее предложение. Они уже отчаялись

осушить твои слезы.

Даже в такие моменты, Шон был рядом. Когда я находилась в исступленном состоянии

из-за боли, он сворачивался калачиком рядом со мной и спрашивал:

- Девочка, почему ты плачешь?

Я помню благословенные минуты тишины. Он обнимал меня своими пухленькими

ручками, и ненадолго боль отступала.

- Иначе как же им заключить союз с более серьезными и авторитетными преступниками,

если их единственная дочь на выданье умственно отсталая? - сухо заметила я.

Он смеется.

- Вот она ты, скрывающаяся за маской вечной умиротворенности. Женщина с чувствами.

Забавно, но мне тоже показалось, что я в этой комнате один. Еще до того, как ты сказала об