Скованные льдом

этом. Недостаток эмоций здесь не только у меня, - его улыбка исчезла, и он посмотрел прямо

мне в глаза так проникновенно и открыто. Мне стало не по себе, я почувствовала себя

насекомым, которого прикололи к доске и подготовили к вскрытию. - Ты больше ничего мне

не должна.

Я моргнула.

- Но я еще ничего не заплатила.

- Заплатила.

- Нет. Не заплатила.

- Заплатишь не ты.

По коже побежали мурашки, и я не могу восстановить дыхание. Этот мужчина опасен. И

умен. Он внушает мне ужас.

- А кто? За все отвечаю только я. Я потерпела неудачу. Именно я должна была

обеспечить их безопасность, поэтому я, и только я, должна заплатить долг!

- Забавная особенность цены в том, что ее устанавливает не покупатель товаров и услуг,

а продавец. То есть я, - его лицо стало суровым и холодным.

- И какую цену ты установил? - я затаила дыхание в ожидании его ответа. Он скользнул

ко мне, подвел меня к стеклу и указал вниз. - Последнее время у меня возникли

определенные сложности с наймом персонала. Мои официанты продолжают умирать.

По спине пробежал холодок.

- Особенно один подклуб тяжело удержать укомплектованным. В Tuxedo Club постоянно

требуются замены.

Тот самый подклуб, где официанты в тесных черных кожаных штанах, галстуках-

бабочках и обнаженными торсами.

- Твой Шон достаточно хорош, чтобы поработать здесь какое-то время.

Меня замутило.

- Моему Шону здесь не место.

- Возможно. Но даже ты должна признать, что он хорошо выглядит в форме.

Я смотрю туда, куда он показывает. Спине, которую я заметила, когда поднималась по

лестнице, знакомо ощущение моих рук на лопатках, пока он скользит внутри меня. В течение

многих ночей я гладила ее, когда он засыпал. Разминала, когда он очень много работал.

Целовала каждую мышцу и изгиб. Это действительно очень красивая спина.

- Как долго?

- Я еще не решил.

- Не делай этого со мной.

- Почему.

- Он... - я замолчала и вздохнула. Этот человек не поймет ничего из того, что я хочу

сказать.

- Продолжай.

- Шон моя родственная душа.

- Родственная душа.

Он смеется надо мной. Смеется над Богом.

- Эти вещи священны.

- Для кого? Твой бог может и любит родственные души, а вот люди не очень. Такая пара

легко уязвима, особенно, если они настолько глупы, что позволяют миру видеть, как они

счастливы. А во время войны они рискуют еще больше. При таких обстоятельствах у пары

есть два пути: отправиться вглубь страны и спрятаться от человечества как можно дальше,

надеясь, что никакой хрен не обнаружит их. Потому что в противном случае мир просто

разлучит их.

Он ошибается. Он ничего не знает о родственных душах. Но я не могу не спросить:

- А другой?

- Погрязнуть в зловонии, грязи и гниении истерзанного войной существования...

- То есть вести себя как обычные преступники. Ты предпочел бы нам безжалостных

животных? Почему?

- Да открой глаза, Катарина. Увидь то, что есть на самом деле. Сбрось свои розовые очки

и признай, что ты плаваешь в дерьме. Пока ты, наконец, не увидишь несущиеся прямо на

тебя экскременты, ты не сможешь избежать столкновения. Вы должны встречать каждое

испытание вместе. Потому что мир разрушит вашу пару.

- Низкий, циничный манипулятор.

- Виновен по всем пунктам.

- Жизнь не такая, какой ты ее видишь. Ты ничего не знаешь о любви.

- Я близко знаком с превратностями судьбы во время войны. Это были мои худшие и

лучшие века.

- Это не любовь.

- Я о ней и не говорил, - блеснув улыбкой, он обнажил зубы. - Я предпочитаю войну.

Цвета становятся более яркими, еда и напитки все более редкими, и оттого слаще. Люди

гораздо интереснее. Более живые.

- И более мертвые, - резко бросаю я. - Мы потеряли почти половину мира, а ты находишь

это интересным? Свинья. Варвар и садист.

Я разворачиваюсь. С меня хватит. Если это его цена, то я свободна. Больше я ничего ему

не должна. Он уже все получил.

И направляюсь к двери.

- Ты должна рассказать ему, Катарина. Если у тебя еще есть хоть какая-то надежда.

Я замерла. Он не мог знать. Никак не мог знать.

- Рассказать кому и что?

- Шону. О Круусе. Ты должна рассказать ему.

Я развернулась, взметнув руки к горлу.

- Во имя Господа, о чем ты говоришь?

Я взглянула в его глаза и поняла: каким-то непостижимым образом он знает о моем

самом постыдном секрете. Они таинственно улыбались, и в них светилось удивительное

смирение. Словно он так долго наблюдал за глупыми человеческими выходками, что они

должны были начать... не то, чтобы причинять боль, скорее беспокоить его. Как будто ему

наскучило наблюдать за крысами в лабиринте, которые постоянно врезаются в одни и те же

стены. Я использовала свой дар эмпатии со всей силой, на какую была способна, и все равно

не чувствовала его в этой комнате. Там, где он стоит, на самом деле никого нет.

- Если ты не скажешь Шону, что Круус трахает тебя во сне, это разрушит вашу с ним

связь с большей вероятностью, чем работа в моем клубе. Это, - он указал на Шона,

обслуживающего красивую, почти обнаженную Светлую, - похоже на ухаб на дороге,