Скованный ночью

– Я слышал их секунд восемь-десять. И даже позже… Чувствовал, что они еще говорят, но уже тише.

– Подсознание?

– Может быть. От этого мурашки по телу бегут.

– И что еще они говорили?

– Ну, во всяком случае, они не подговаривали меня принести девственницу в жертву Сатане или убить папу римского.

– Только «стой, стой, стой», – сказал я. – Как закольцованная лента.

– Нет, скорее как настоящие голоса по радио. Сначала я подумал, что они раздаются… откуда-то из бунгало.

– Ты поднял фонарь и осветил потолок, – напомнил я. – Коконы.

В глазах Бобби отражался слабый свет лампочки, горевшей внутри магнитофона. Он не отводил взгляда, но молчал.

Я тяжело вздохнул.

– Мне кое-что пришло в голову. После того как я позвонил тебе из Мертвого Города, мне стало неуютно под открытым небом. Поэтому, прежде чем позвонить Саше, я решил зайти в бунгало, где я не буду так на виду.

. – И из всех домов выбрал именно этот? С телом Делакруа на кухне. И коконами.

– Вот об этом я и думаю, – сказал я.

– Ты тоже услышал голоса? Типа «входи, Крис, входи, садись, будь как дома, скоро мы вылупимся, входи, присоединяйся к компании»?

– Никаких голосов, – сказал я. – По крайней мере, тех, о которых я догадывался бы. Но едва ли я выбрал этот дом по чистой случайности. Может быть, что-то заставило меня войти именно в него, а не в дом по соседству.

– Психический вудуизм?

– Или песня сирены, которая заставляет неосторожных моряков бросаться в море.

– Это не сирены, а червяки в коконах.

– Откуда мы знаем, что там червяки?

– Уж, во всяком случае, не щенята.

– Я думаю, мы пришли в это бунгало как раз вовремя. Бобби немного помолчал, а потом сказал:

– Такая мразь может заставить забыть о веселье весь мир.

– Ага. Я начинаю чувствовать, что мне место в школе для дураков.

Дублирование закончилось. Я положил копию на столик для записи нот, взял перьевую ручку и спросил:

– Как лучше всего назвать симпатичную песенку в стиле «нео-Баффетт»?

– "Нео-Баффетт"?

– Ее только что написала Саша. В стиле Джимми Баффетта. Южное бахвальство, беспечный взгляд на жизнь, солнце, море – но с грустным концом и выводом о необходимости учитывать реальность.

– "Текила с бобами", – предложил он.

– Годится.

Я написал это название на ярлыке и сунул кассету в пустое гнездо полки, на которой Саша хранила свои композиции. Тут было несколько десятков таких кассет.

– Брат, – сказал Бобби, – если понадобится, ты отрубишь мне голову?

– С удовольствием.

– Тогда подожди, пока я не попрошу.

– Конечно. А ты мне?

– Только скажи. Чик – и готово.

– Пока что я чувствую трепет только в животе.

– Думаю, что в данных обстоятельствах это нормально. Я услышал громкий щелчок, несколько щелчков потише, а затем безошибочно узнаваемый скрип двери черного хода.

Бобби захлопал глазами.

– Саша?

Я прошел в освещенную свечами кухню, увидел Мануэля Рамиреса в форме и понял, что эти звуки издавал полицейский пистолет-отмычка. Мануэль стоял у кухонного стола и сверху вниз смотрел на мой 9-миллиметровый «глок». Он увидел его сразу, несмотря на недостаток света. Я положил пистолет на стол, когда Бобби огорошил меня вестью о похищении Венди Дульсинеи.

– Дверь была заперта, – сказал я Мануэлю, когда следом за мной на кухню вошел Бобби.

– Ага, – сказал Мануэль и показал на «глок». – Ты купил его законным путем?

– Это сделал отец.

– Твой отец был преподавателем литературы.

– Это опасная профессия.

– И где он его купил? – спросил Мануэль, беря пистолет.

– В магазине «Оружие Тора».

– У тебя есть разрешение?

– Будет.

– Это уже не имеет значения.

Тут открылась дверь кухни, выходившая в коридор первого этажа. На пороге стоял Фрэнк Фини, один из помощников Мануэля. На мгновение мне показалось, что его глаза подернуты желтым, как занавески на окнах, за которыми горит свет, но этот блеск исчез прежде, чем я успел убедиться в его реальности.

– В джипе Хэллоуэя найдено ружье и пистолет 38-го калибра, – доложил Фини.

– Вы что, парни, из правых экстремистов? – спросил Мануэль.

– Мы из кружка любителей литературы, – ответил Бобби. – У вас есть ордер на обыск?

– Оторви кусок бумажного полотенца, и я тебе его выпишу, – сказал шеф полиции.

За спиной Фини, в другом конце коридора, стоял второй помощник. Его фигура смутно вырисовывалась на фоне цветного витража. Полумрак мешал мне узнать этого человека.

– Как ты сюда попал? – спросил я. Мануэль смерил меня долгим взглядом, напоминая, что он больше мне не друг.

– Что здесь происходит?

– Грубейшее нарушение твоих гражданских прав, – ответил Мануэль с улыбкой, напоминавшей рану от стилета, торчащего в животе трупа.

Глава 19

Фрэнк Фини был похож на ядовитую змею без клыков. Но клыки ему не требовались: он источал яд каждой порой своего тела. Его глаза были холодными, точными глазами гадюки, рот – щелью. Если бы из него показался раздвоенный язык, это не удивило бы даже того, кто видел его впервые в жизни. Еще до катастрофы в Уиверне Фини считался паршивой овцой в полицейском стаде и до сих пор оставался таким.

– Шеф, хотите, чтобы мы обыскали дом? – спросил он Мануэля.