Скованный ночью

Мануэль пытался овладеть собой, зная, что мы смотрим на него, но проиграл битву. Боковая стенка холодильника была покорежена ударом дубинки, однако этого было слишком мало, чтобы он почувствовал удовлетворение и разрядил душившую его злобу. Пару минут назад я считал, что вот-вот взорвется Бобби, но взорвался Мануэль. Его ярость направилась не на Бобби, не на меня., а на стеклянные дверцы горки. Он выбил их дубинкой, а затем смел с полок любимый вустерский фарфоровый сервиз моей матери. Чашки, блюдца, хлебная доска, десертные тарелки, салатница, масленка, сахарница и молочник с грохотом полетели на пол. Фарфоровая шрапнель барабанила по раковине и ножкам стульев. Рядом с горкой стояла микроволновая печь. Мануэль ударил по ней дубинкой раз, другой, третий, четвертый, но смотровое окошко, сделанное из твердой пластмассы, не разбилось. От удара печь включилась, заработал таймер; если бы мы предвидели это и запаслись пакетом «Реденбахера», к тому моменту, когда Мануэль выпустил пар, мы могли бы полакомиться готовой воздушной кукурузой. Затем Мануэль сбросил с плиты металлический чайник, схватил тостер и с маниакальной энергией видеозлодея из компьютерной игры швырнул его на пол, по которому еще со звоном катился чайник. Он пнул тостер ногой; тот полетел в угол, подвывая, как испуганный щенок, и таща за собой шнур, похожий на хвостик. И только тут Мануэль пришел в себя.

Он стоял посреди кухни, ссутулив плечи и нагнув голову. Веки Мануэля были тяжелыми, словно он только что очнулся после долгого сна, рот сжался, дыхание стало хриплым. Он озирался вокруг так, будто был сбит с толку, и напоминал быка, гадающего, куда подевался этот проклятый красный плащ.

Став свидетелем приступа разрушительной злобы, я ждал, что увижу в глазах Мануэля демонический желтый блеск, но не заметил ничего подобного. В его взгляде читались лишь гнев, ошеломление, тоска и печаль. Если он и «превращался» в нечто меньшее, чем человек, то еще не зашел так далеко, чтобы его выдавало животное сверкание глаз.

Глаза безымянного помощника, с опаской следившего за происходящим, были черными, как окна в заброшенном доме, но глаза Фрэнка Фини горели, словно у святочной тыквы с фонарем внутри, и были полны угрозы. Хотя этот блеск был непостоянным, приходил, уходил и приходил снова, читавшаяся во взгляде дикость светилась, как маяк. Сзади Фини освещала горевшая в столовой свеча; лицо находилось в тени, но глаза сверкали так, словно свет проходил через его череп и вырывался из глазниц.

Я боялся, что учиненный Мануэлем погром может заразить его подчиненных, что «превращаются» все трое и что у них вот-вот начнется припадок безумия. Тогда мы с Бобби оказались бы в окружении стаи созданных с помощью высоких технологий кровожадных вервольфов. А так как мы сдуру не догадались заранее обзавестись магическими ожерельями или серебряными пулями, нам пришлось бы обороняться с помощью потускневшего тяжелого чайного сервиза моей матери, вынув его из стоявшей в чулане коробки и для повышения убойной силы отполировав мягкой тряпочкой с препаратом «Райт».

Теперь же мне казалось, что угрозу представляет лишь Фини, но вервольф с заряженным револьвером – вурдалак другого калибра; такой тип стоил целой стаи. Фрэнк трясся, обливался потом, вдыхал со свистом и выдыхал со стоном. Он был так возбужден, что прокусил себе губу, и теперь его зубы и подбородок были красными от крови. Он держал пистолет обеими руками, нацелившись в пол, но безумные глаза искали цель, перебегая с Мануэля на меня, второго помощника, Бобби и снова на Мануэля. Если бы Фини решил, что мишенями являемся все мы, он мог бы убить всех четверых, даже если бы его дружки и успели открыть ответный огонь.

Я наконец осознал, что Мануэль разговаривает с Фини и вторым помощником. Меня на время оглушил стук собственного сердца. Мануэль негромко и монотонно повторял:

–..дело сделано, мы закончили, закончили с этими ублюдками, Фрэнк, Гарри, пошли, все, уходим, эти подонки не стоят пули, пошли работать, пошли, пошли отсюда…

Казалось, голос Мануэля успокаивал Фини так же, как ритмичные заклинания завораживают кобру. Блеск в его глазах то появлялся, то исчезал, но теперь отсутствовал дольше и не был таким ярким.

Фини перехватил револьвер в одну руку, затем сунул его в кобуру, удивленно поморгал, почувствовав вкус крови, вытер губы рукой и непонимающим взглядом уставился на красное пятно на ладони.

Когда Фрэнк Фини вышел из кухни в коридор, второй помощник, наконец обретший имя, был уже в холле. Мануэль последовал за ними, а я обнаружил, что иду за Мануэлем, хотя и на расстоянии.

Они утратили свою гестаповскую ауру и выглядели слабыми и усталыми, как трое мальчишек, которые с увлечением играли в копов, вконец вымотались и теперь тащатся домой, чтобы выпить чашку шоколада, вздремнуть, а затем нацепить на себя новые костюмы и пойти играть в пиратов. Они выглядели такими же потерянными, как похищенные дети.

Когда Фрэнк Фини и Гарри Х вышли на крыльцо, я догнал Мануэля в холле и сказал ему:

– Ну что, убедился?