Скованный ночью

Я ждал, что здание взорвется или загорится, но вместо этого оно начало исчезать. Красное свечение ослабело; лучи, вырывавшиеся из высоких окон, погасли, и мы стали следить за тем, как огромное строение то вспыхивает, то гаснет. Две тысячи дней и ночей пролетели за две минуты; лунный свет сменялся солнечным, а затем темнотой, и гофрированные стены казались освещенными стробоскопом. Внезапно ангар начал разбираться, как будто время потекло вспять. На его поверхности кишели рабочие, двигавшиеся спинами вперед; вокруг возникли леса и строительная техника; крыша исчезла, стены поползли вниз, машины начали высасывать бетон из фундамента обратно в смесители, а кран выдернул из земли стальные сваи, как кости динозавра из палеонтологического раскопа, затем исчезли все шесть подземных этажей; экскаваторы яростно забросали землей некогда вырытые ими ямы; затем над стройплощадкой пронесся последний луч красного света, и все стихло.

Ангар и то, что было под ним, перестали существовать.

Это зрелище привело ребятишек в такой восторг, словно они за один вечер познакомились с Элизабет Тейлор, покатались на спине бронтозавра и совершили короткое путешествие на Луну.

— Все закончилось? — спросил Доги.

— Или никогда не бывало, — предположил я.

— Но это было, — сказала Саша.

— Остаточный эффект. Побочный остаточный эффект. Я думаю, все это место всосалось… в прошлое.

— Но если оно никогда не существовало, — спросил Бобби, — почему я помню, что был внутри его?

— Кончай, — предупредил я.

Мы залезли в «Хаммер» — пять взрослых, четыре возбужденных ребенка, один сбитый с толку пес и одна невозмутимая кошка, — и Доги повез нас к бунгало Мертвого Города, где мы нашли гниющий труп Делакруа и где на потолках висели коконы, напоминавшие сосиски. Надо было закончить работу по изгнанию бесов.

По дороге возмутитель спокойствия Аарон Стюарт сделал мрачный вывод:

— Наверно, мистер Хэллоуэй умер.

— Мы это уже проходили! — нетерпеливо ответил я. — Он не умер.

— Умер, — согласился с братом Энсон.

— Я могу быть мертвым, — сказал Бобби, — но штаны у меня сухие.

— Умер, — подтвердил Джимми Уинг.

— Может быть, действительно умер, — задумчиво пробормотала Венди.

— Какого черта? — взорвался я, поворачиваясь к ним лицом. — Он не умер! Это парадокс, но он не умер! Все, что от вас требуется, — это поверить в сказки, хлопнуть в ладоши, и фея Динь-Динь оживет! Неужели это так трудно понять?

— Успокойся, Снеговик, — посоветовала мне Саша.

— Я и так спокоен!

Я все еще гневно смотрел на ребятишек, сидевших на третьей, последней лавке. Орсон находился в грузовом отсеке за их спинами. Он поднял лохматую башку и посмотрел на меня поверх голов детей, словно тоже хотел сказать: «Остынь».

— Я в полном порядке, — успокоил я пса.

Он недоверчиво фыркнул.

Бобби был мертв. Как пень. Мертвее не бывает. Ладно. И хватит об этом. Здесь, в Уиверне, жизнь продолжается, и иногда даже для мертвых. Кроме того, мы находились больше чем в полумиле от берега, поэтому ничего важного здесь происходить не могло.

— Сынок, пожалуй, с Динь-Динь ты попал в точку, — сказал Рузвельт, то ли стремясь успокоить меня, то ли сам начиная сходить с ума.

— Ага, — сказал Джимми Уинг. — Динь-Динь.

— Динь-Динь, — дружно кивнули двойняшки.

— Да, — сказала Венди. — Как я сама не догадалась?

Мангоджерри мяукнула. Я не понял, что это значит.

Доги свернул на тротуар, проехал по тропинке и остановился на газоне у бунгало.

Дети остались в машине с Орсоном и Мангоджерри.

Саша, Рузвельт и Доги заняли оборонительную позицию вокруг «Хаммера».

По совету Саши Доги включил в перечень две канистры бензина. Питая преступное намерение причинить еще больший ущерб собственности правительства, мы с Бобби понесли к бунгало пятьдесят литров вполне прилично горящей жидкости.

Возвращаться в этот миленький домик было так же приятно, как идти к зубному врачу, однако мы были ребята бравые и поднялись на крыльцо быстро, но тихо.

В гостиной мы бережно поставили канистры на пол, словно боялись разбудить чутко спящего человека.

Коконы на потолке исчезли.

Сначала я подумал, что обитатели этих шелковых трубочек вышли на свободу и теперь бродят по бунгало, приобретя форму, которая могла бы доставить нам неприятности. Но потом до меня дошло, что ни в углах, ни на полу нет ни одной паутинки.

Одинокий красный носок, который когда-то мог принадлежать одному из детей Делакруа, лежал там же, где и прежде, и был все еще покрыт пылью. В основном бунгало осталось таким, каким я его запомнил.

В столовой тоже не было никаких коконов. Как и на кухне.

Труп Лиланда Делакруа исчез. Так же, как фотографии его родных, стеклянный подсвечник, обручальные кольца и револьвер, из которого он застрелился. Старый линолеум все еще скрипел и потрескивал, но я не заметил на нем никаких пятен биологического происхождения, которые говорили бы о том, что недавно здесь лежало разложившееся тело.

— «Загадочный поезд» никогда не был построен, — сказал я, — поэтому Делакруа никогда не ходил… на ту сторону. Никогда не открывал дверь.

Бобби продолжил: