Скованный Прометей

Третий одет совсем иначе. Длиннорукавная рубаха до колен, Широкие штаны. На голове платок, перехваченный витым красно-чёрным шнуром. Вся одежда белая. В этом варваре можно было угадать либийца или финикийца.

— "Пурпурные", вроде, — предположил кто-то среди собравшихся зевак.

— И рыжий?

— Да кто их, варваров, разберёт…

Прибывших вышло встречать человек двадцать головорезов во главе с двумя весьма колоритными мужами. Один лысый, от левого уха через всю щеку до уголка рта тянется глубокий шрам. Да и от уха только половина осталась. Другой совсем не уродлив и даже красив. Черты лица тонкие, аристократические. Но чёрен, как головёшка.

Предводитель пришельцев знал обоих, как и они его.

— Радуйся, Этеокл, — вскинул он руку в приветствии и широко улыбнулся.

— И ты ратуйся, Кимон, — сдержанно, с нотками подозрительности в голосе ответил лысый.

Говор его звучал для эллина необычно, поскольку Этеокл эллином и не был. Происходил он из "настоящих критян", что ещё жили на востоке острова, в горах. Имя лысого на его родном языке звучало, как Этевокрей, но среди алифоров он прозывался Этеоклом Плешивым, а иногда ещё Расписным. Последнее прозвище получил конечно же за шрам.

Чёрный промолчал. Он стоял с непроницаемым лицом чуть позади Этевокрея. Скрестил руки на груди, поза обманчиво расслабленная. Всем своим видом он напоминал телохранителя, но кто такое предполагал, оказывался прав лишь отчасти. Уроженец знойного Куша, прозванный эллинами за могучее телосложение Аяксом, и верно некогда охранял персону нынешнего эпонима Фаласарны, но это было давно, а теперь загорелый[57] на всём западном побережье Крита был известен, как Аякс Лименит. Прозвание это намекало, на то, что кушит не только важный человек, но и весьма могуч телесно, причём во всех смыслах[58].

— Радуйся, Аякс, — поприветствовал и его Кимон Крохобор.

Чёрный сдержанно кивнул, а Кимон и Этевокрей сцепили предплечья.

— Тафненько не фитерись, — сказал Плешивый и кивнул в сторону моря, — тфоя топыча? Покато нафарирся?

— Богато, — усмехнулся Кимон и спросил, — кто из Братства сейчас в Фаласарне?

— Кроме нас с Аяксом торько Саконник. Тепе он нушен?

— Только Ойней? И всё?

То, как Кимон произнёс имя архонта Фаласарны, "Ойней" вместо "Эней", выдавало в нём уроженца Этолии. Некоторые его по отчине и звали — Кимон-калидонец. Но чаще Крохобор, ибо Кимон пиратом был из захудалых, хватался за всякую мелочь, мог даже рыбаков ограбить. Оттого приведённый им немалых размеров "кругляк" и вызывал такое изумление.

— Златоуст ещё, — нарушил молчание Аякс.

Этевокрей поморщился.

— Да, этот хрен ещё здесь.

— А Красный?

— Красный в Китонии.

Кимон недоверчиво поднял бровь.

— Как это они разделились? Разосрались, что ли? Чтобы Красный со своим хвостом расстался…

— Скорее, он его сатнитса, а не хфост, — скривился Этевокрей.

— Эней будет рад тебя видеть, Кимон, — сказал Аякс, — его известили, как твой корабль заметили, и он зовёт тебя отобедать с ним.

Говорил чёрный весьма чисто. Куда чище, чем "настоящий критянин".

— Отобедать? — несколько растерянно переспросил Крохобор и оглянулся на своих спутников.

Рыжебородый, коротко кивнул.

— Я, как видишь, не один, — сказал Кимон Аяксу.

— Это твои люди?

— Мои? Да… — в голосе Крохобора прозвучали нотки неуверенности.

— Скажи им, пусть подождут.

Кимон мялся.

— Мы будем ждать тебя, — сказал рыжебородый и после краткой, едва уловимой паузы добавил, — плойарх. Ты ходи.

Он посмотрел на другого спутника Крохобора и вполголоса что-то ему сказал. Этевокрей слов не разобрал, а тот, кому они предназначались, никак не отреагировал. Его суровое невозмутимое лицо было словно из камня высечено.

— Мы ожидать, — повторил рыжебородый, оглядываясь по сторонам.

Кимон кивнул.

— Что это за фарфары? — спросил Этевокрей, когда они с Кимоном и отошли (Аякс остался на пирсе).

— Они из Либии, — ответил Крохобор.

— Странные какие-то. Осопенно этот рыший, — хмыкнул Плешивый.

— Ну… Он издалека. Расскажу потом, как с ними сошёлся.

Этевокрей хлопнул калидонца по плечу:

— Ты чего такой напряшённый, Кимон?

Крохобор вздрогнул.

Жадный Ойней, земляк Кимона, старикан, недавно разменявший седьмой десяток, был знаменит среди разбойных уже тем, что дожил до своих лет вполне благополучно. Более того, хотя и постепенно сгибаемый в последнее время старческими болезнями, он до сих пор сохранил достаточную силу, чтобы держать в узде немалую свору пиратов, и дюжину кораблей. Но всё же годы брали своё неумолимо. Чем старше становился Жадный, тем сильнее наглела молодёжь.

Пока что ему удавалось давать укорот разнообразной излишне дерзкой зелени. Его уже многие пытались отправить "на покой". Чаще всего им предлагали посмотреть на красоты Посейдонова царства и погостить там, как можно дольше, чему весьма способствовал камень, привязанный к ногам. Некоторые отдали концы более изощрёнными способами: к старости у Ойнея изрядно разыгралось воображение. Конечно, подобная живучесть деда объяснялась вовсе не его боевыми качествами.