Александра спала, свернувшись клубочком под пуховым одеялом. Тазик с ледяной водой оставлен на видном месте, рядом расплывшееся в брусок шоколадного цвета мыло. Бессловесный намек на нелегкий выбор - моржевать прямо сейчас, или подождать часик, пока прогреется комната.
Выбрал первое. Надо успеть получше выспаться, и непременно, на зависть соседям, "доделать" с утра то, что мы не успели сегодня. Следующую пару дней будет не до любви - завтра вечером, сразу после работы, мы едем в Ленинград за спрятанным пять лет назад паспортом 21-го века. Не потому, что он нам позарез понадобился - просто я боюсь, что фантастический документ случайно найдет кто-то другой.
* * *
Привокзальная рюмочная уравнивает граждан не хуже бани. В едком махорочном дыме мерно колеблются крепкие кепки рабочих. Испуганные интеллигентские шляпы жмутся к задорным каракулевым пирожкам мелкоранговых совбуров. В бурую массу сливаются сочащиеся клочьями ваты телогрейки, вытертый дореволюционный рубчик, новый английский драп. Все как один запивают собственный пайковый хлеб торопливым белесым самогоном. Отдельно тут подают только жидкий чай и отвратительные, изготовленные из соевых бобов с сахарином сладости; каждый недовешенный фунт этого добра стоит дневного заработка.
Живительная волна второй версии НЭПа не успела докатиться до массового общепита, кое-как возродились лишь первоклассные космополитические рестораны. То есть "Метрополь" вполне доступен и как всегда великолепен, говорят, нежная молодая стерлядь вновь заполнила стоящий прямо в центре зала бассейн. По вечерам там играет джаз Уитерса, в составе которого знаменитый на весь мир нью-орлеанский саксофонист Сидней Беше и какая-то негритянская певичка. "Националь" пытается взять свое трубачом Скоморовским и любимым уголовной шпаной Утесовым. "Прага", что на Арбате, традиционно нажимает на роскошные перфомансы с цыганами и блины с расстегаями.* Есть одна лишь досадная мелочь - везде за ужин придется платить золотом. Столько серебра в кармане не унести.
Все как было, только дороже.
За длинный, липки от грязи стол забегаловки садятся ценители иного: тут по крайней мере дешево, тепло и даже слегка культурно. Вот сосед слева уткнул пропитый багровый нос в подстеленную на манер скатерки "Вечерку", вслух и по складам вычитывает трешь из криминальных сводок:
- В Пугачеве арестованы две женщины-людоедки из села Каменки, которые съели два детских трупа и умершую хозяйку избы. Кроме того, людоедки зарезали двух старух, зашедших к ним переночевать...
Расхожая страшилка, выжатая журналистом из базарного слуха, реальные случаи людожорства чекисты прячут за семью замками. Однако истина в рюмочной никого не интересует. Тут всегда кто-то неправ.
- Брешут окаянные! - анорексичный очкарик напротив перекрыл фальцетом гудение толпы. Спешно вбитый в глотку самогон потек по козлячьей интеллигентской бородке.
- Неужели?! - быстро вставил я в надежде приглушить чужую склоку.
- Ты че?! - непритворно удивился багровоносый. - Газете чтоль не веришь?!
- Отчего не верю? - деланно нахмурился я. - Верю, еще как верю! Однако есть, товарищ, такая штука как релятивизм. Проявляется он исключительно на внешних электронных слоях трансурановых элементов...
- Врут! Все врут кляты жиды! - некстати впряглась в топик буклированная жизнью старушенция.
- Обкурантка! - подорвался любимым словом Бухарина мокробородый очкарик.