Скрещение судеб

Из Москвы он выезжал в спешке, и ему не с кем было посоветоваться, что брать с собой. Муля отсутствовал. Тетки? Но кто слушается старых теток! Да они и сами не очень-то понимали, что и как, они были такими неприспособленными к жизни, особенно Лиля, Елизавета Яковлевна, она всегда витала в сферах искусства, поэзии, музыки, а практическая сторона жизни была ей как-то не сродни. И потому – что могла она посоветовать племяннику? А племянник, намаявшись с багажом, пока тащил его из Чистополя, выехал в Ташкент налегке, взяв с собой только самые необходимые носильные вещи, ибо ехал-то он в теплые края и рассчитывал пробыть недолго, до весны. Вещей для продажи, для обмена с ним не было. Деньги? Деньги, конечно, пока еще оставались от чистопольских продаж, но он не умел их считать, он тратил их, например в Москве, на книги, покупая их у Крученых, а Крученых своих книг не продавал, он перепродавал чужие, этим он зарабатывал на жизнь. Да и в дороге Мур сильно поиздержался, а Ташкент с его соблазнами уже совсем быстро опустошил кошелек, и без того тощий. И полетят письма в Москву с просьбой продавать вещи, и Лиля и Зина будут продавать и высылать ему деньги. И будет он жить от перевода до перевода, а переводы будут запаздывать, и денег подолгу не будет. И тогда… тогда он возьмет потихоньку какие-то вещи у старухи, у которой снимал угол (Изе Крамову он скажет – две простыни!), снесет их на базар, продаст задешево, не зная цены, а может быть, и боясь, стесняясь продавать. На вырученные деньги купит лепешки, наестся и запишет в дневнике: «…съел двенадцать лепешек, а дальше что?…» А дальше… дальше возьмет часы… Что он думал – старуха не хватится, не заметит пропажу? На что он надеялся? Или вообще ни о чем не думал – просто хотелось есть! Голод диктовал!..

Он не может ни у кого занять, перехватить денег, пока придет перевод, перебиться: он первые месяцы живет изолированно, ни с кем не общается, только школьники вокруг, но у школьников не займешь, да и гордость не позволяет. Позже до него наконец дойдет, что надо начинать действовать самому, а не ждать, когда кто-то что-то сделает за тебя, надо самому обивать пороги, просить. Он созреет для самостоятельной жизни, и тогда он напишет теткам:

«…Теперь о делах ташкентских. Как я и ожидал, положение мое в столице Узбекистана повернуло в хорошую сторону. Если раньше – до марта приблизительно – я находился, так сказать, в “башне из слоновой кости”, т. е. ни с кем не общался и ни о чем не хлопотал (по неохоте или природному “консерватизму”), то в течение месяца я кое-чего добился. Теперь меня знает весь Союз писателей, теперь я добился пропуска в столовую Литфонда, теперь я включен на “спецснабжение”, я установил связь с “комиссией помощи эвакуированным детям” Наркомпроса УзССР, в частности с Е.П.Пешковой (1-й женой М.Горького), и первые плоды этого контакта уже дают себя знать – дали мыло, 2 пары носков и шьют много белья, да в июне будут искать подходящую работу, выдали 1,5 литра хлопкового масла и еще обещают – и ни черта за это платить не приходится, вот что главное, да еще попытаюсь у них получить хоть немного денег. Относятся ко мне прекрасно. Скоро в Москву приедут одни мои добрые знакомые, которые вам все расскажут обо мне; возможно, передам с ними письмо!

В школе дела неплохи. Успешно окончил 3-ю четверть, хотя было очень трудно; сдал Всеобуч (самое наитруднейшее для меня).

В Ташкенте живет Ахматова, окруженная неустанными заботами и почтением всех, и особенно А.Толстого, живут Погодин, Толстой, Уткин, Лавренев; приехал из Уфы Корнелий Зелинский, сейчас же поспешивший мне объяснить, что инцидент с книгой М.И. был “недоразумением” и т. д., я его великодушно «простил». Впрочем, он до того закончен и совершенен в своем роде, что мы с ним в наилучших отношениях, – а ведь он очень умный человек.

Итак, пока учусь; там – видно будет. Установил связь с Мулей…»

«Спецснабжение» – это громко сказано! По таким талонам почти ничего не давали. А всеобуч действительно был для Мура пыткой. Любое спортивное занятие, физический труд становились ему в тягость, и он страдал физически и морально. Да еще и военрук его невзлюбил и мог, загнав в лужу, требовать по команде «встать, лечь, встать, лечь» или «на месте шагом марш…».

Сказалось то, о чем предупреждали Марину Ивановну и Муля, и Тарасенков, и другие: Муру трудно придется в армии, если он не будет заниматься спортом!..