Скрещение судеб

Берия, Берия
Вышел из доверия,
А товарищ Маленков
Надавал ему пинков!..

Рядом стоял милиционер в полной растерянности, не зная, что делать.

— Ну, шел бы ты лучше домой, отдохнул бы, ну, устал ведь!.. — уговаривал он.

А тот не унимался, хлопал себя ладонями по ляжкам:

Не созрела алыча
Для Лаврентья Палыча!..

В свой срок дойдет и до Туруханска сообщение о падении Берия, и тут Аля впервые почувствует реальную возможность перемен. Она сразу вспомнит о сестрах Канель, о Ляле и Дине.

Потом, когда Дина будет уже на свободе, Аля ей напишет: «Я однажды позволила себе нарушить данное вам с Лялей слово: на следующий же после разоблачения Берии день я отправила в Прокуратуру СССР письмо, в котором вкратце рассказала о вас обеих то, что мне было известно, включая даже Визеля — на некоторые фамилии у меня хорошая память… — так мне хотелось, родная, чтобы ты поскорей вернулась домой и чтобы все твои мучения поскорей прекратились — да к тому же я не знала, что с тобой, можешь ли ты сама написать…»

А Дина действительно сама не могла написать. Она ничего не знала, что делается на воле: газет не давали, никакие сведения не проникали сквозь стены Владимирской тюрьмы!

Дина вторично была арестована в июле 1949 года. Она уже ждала, кругом всех забирают по второму разу; она знала — уже и Аля сидит… Дину привезли сначала на Лубянку к начальнику следственного отдела Комарову. Это был видный мужчина лет тридцати восьми. Дина сразу его узнала — как-то она была в Эрмитаже с приятельницей-художницей, и та сказала: «Посмотри вон на того, он тебе нравится?!» — «Интересный». — «Он за мной ухаживал. Мы познакомились совсем случайно, он назвался Ивановым, а по-моему, он что-то темнил, выдавал себя не за того, кто есть. Он, видно, какая-то шишка и, должно быть, порядочная сволочь!..» Комаров сказал Дине, что она взята по делу Жемчужиной, что Жемчужина уже здесь, у них, на Лубянке (Жемчужина была арестована 1 января 1949 г.) и что теперь Дине нечего скрывать и она должна все рассказать следствию.

— Но я все рассказала при первом аресте.

— Ничего, вспомните, что не досказали…

И отправил ее в Лефортово, в одиночную камеру, где ее пытали тем, что не давали спать… И это длилось долгие месяцы… Потом ОСО (особое совещание) заочно, конечно, приговорило ее к 10 годам лагерей, и она была отправлена в Абакан. А в сентябре 1951 года ее срочно перевели во Владимирскую тюрьму, где она встретила многих, кто так или иначе был связан с Жемчужиной. Дина понимала, что на этот раз «дело» идет к завершению…

Но что-то спасло Жемчужину — сохранило ей жизнь. И как только умер Сталин, Берия тут же послал за ней в Карагандинский лагерь, где она содержалась отдельно, свой личный самолет. Встретил ее на аэродроме, у трапа, и в своей машине доставил домой. Он свалил все на Сталина, сказав, что это по его приказанию она была арестована.

А Дина все продолжала сидеть по уже не существующему «делу Жемчужиной»… И еще в августе 1953 года она ничего не знала ни о том, что умер Сталин, ни о том, что Жемчужина уже дома, ни о том, что пал Берия… Было 16 августа — день рождения Ляли, и Дина решила как-то отметить этот день — угостить своих сокамерниц «пирожными» по рецепту Али. Но отворилась дверь, и ее вызвали.

Надо было идти в другой корпус, где помещались следователи. Моросил дождь. Дина накинула на голову бушлат, на ней была тюремная форма — черные с белыми полосами блуза, юбка и шапочка. Она шла в убийственном настроении: опять эта пытка — все одни и те же вопросы, опять все писать одно и то же… Ее ввели в комнату. Человек лет пятидесяти представился ей:

— Прокурор Володин. Садитесь, пожалуйста.

Начало было необычным, и вопрос заданный тоже был необычен:

— Делились ли вы с кем-нибудь о своем деле?

— Нет, ни с кем никогда не делилась, — ответила Дина.

Давалась подписка о неразглашении дела, а за нарушение строго карали.

— А Ариадне Сергеевне Эфрон разве вы ничего не рассказывали?

Дина похолодела. Неужели Аля могла предать?! Только она все знала о ней и о Ляле! Но если уже и Аля… то жить дальше было просто невозможно…

— Я никогда ничего никому не говорила.

— Расскажите, как вы и ваша сестра были арестованы в 1939 году?

— Я уже забыла об этом. А вот почему я теперь сижу?

— Нет, давайте все-таки вспомним 1939 год. Да вы не бойтесь, рассказывайте, нам известно, что и вы и ваша сестра ни в чем не виноваты.