Скрещение судеб

…И я представила себе так хорошо знакомый мне дом, что стоит напротив Третьяковской галереи. Из подъезда вышел человек в черной шубе с черным каракулевым воротником, в черной каракулевой шапке пирожком. Он был хмур и сосредоточен. Он шел по Лаврушинскому переулку к набережной. Тускло светили фонари, было пустынно, в эти дни все предпочитали отсиживаться по своим углам и без нужды не показываться на людях, чтобы не отвечать на вопросы, на которые нельзя было ответить и на которые нельзя было не ответить… Было скользко, тротуары плохо очищались. Человек шел сквозь мрак пустынной улицы, шел туда, куда, он знал, что никто сейчас не придет. И, наверное, таким одиноким «не блуждал ни один человек в эту ночь по улицам темным, как по руслам высохших рек…».

Была длинная улица Горького, был Мамоновский переулок, был в Мамоновском переулке дом N 6. Обратили ли внимание те двое, что дежурили у подъезда, на необычное лицо этого человека или они были уверены, что туда никто не отважится прийти, и следили только за теми, кто оттуда выходил. Но оттуда, с четвертого этажа, из квартиры, где висела табличка «Доктор Лев Григорьевич Левин», уже давно никто не выходил.

Там были плотно зашторены окна, и все сидели в одной комнате, в пустой большой квартире, не так давно еще шумной и людной. Младший сын Льва Григорьевича, Владимир, был уже арестован. Старший, Георгий, с того дня, как начался процесс и отец стал открыло признавать себя убийцей, на работу не ходил, он ведь тоже был врач. Ни он, ни его жена не решались выйти на улицу — их могут узнать в лицо, оскорбить, а они не посмеют ответить…

Мария Борисовна лежала в прострации, у нее были какие-то странные боли в животе, и Георгий Львович, врач-гастроэнтеролог, терялся и не знал, чем ей помочь. Он позвонил Певзнеру, который хорошо знал отца и у которого в институте он сам работал. Но Певзнер отказался прийти… К ним нельзя было приходить…

И вдруг в одиннадцатом часу в тот вечер в передней раздался звонок. Для энкаведешников — для ареста — было еще рано… Помедлив, Георгий Львович пошел отворить дверь.

На пороге стоял бледный, запыхавшийся Борис Леонидович в распахнутой шубе, с поднятым воротником. Он молча обнял Георгия Львовича, разделся, прошел в комнату, где лежала Мария Борисовна, поцеловал ей руку и, сев рядом, сказал;

— Ваша беда — это наша беда. Это наш общий позор!

Он долго сидел молча, устав от длинного пути и от того, что передумал и перечувствовал за время этого пути. Потом он рассказал о том, что было собрание в дубовом зале Союза писателей и по столу президиума из рук в руки переходила какая-то бумага и все, только взглянув, не читая, ставили свои подписи. Когда очередь дошла до него, он прочел: писатели требовали смертной казни «врачам-убийцам» и всем, кто проходил по процессу «анти-советского право-троцкистского блока». Он не подписал…

А со стены в этой зашторенной комнате смотрел из рамы такой благодушный, спокойный, с чуть седеющей эспаньолкой Лев Григорьевич Левин, запечатленный на холсте отцом Бориса Леонидовича.

Еще до сей поры раздаются недоуменные вопросы — почему, собственно говоря, убийцами Горького считались доктор Левин и доктор Плетнев, когда Горького лечило столько врачей и все они подписывали бюллетени о его болезни? А профессор Ланге и профессор Кончаловский не отходили от постели больного с первого дня, как тот слег, и до последней минуты его жизни (об этом они потом давали интервью газетчикам!). Не знаю, что скажут историки, знаю, что в семье Канель и в семье Левина считалось, что главной причиной был отказ Плетнева и Левина в 1932 году подписать кем-то составленное заключение о смерти Аллилуевой. Ну, а тогда и Канель было место на скамье подсудимых в Доме Союзов, а оно пустовало…

Да, она успела умереть: скоропостижно скончалась 8 февраля 1936 года. Она была уже в 1935 году снята с занимаемой ею должности главного врача Кремлевской больницы. А за несколько дней до ее кончины неожиданно на Мамоновский пришел Юра Каменев, которому было тогда лет пятнадцать, его прислала Ольга Давыдовна, она была уже сослана в Горький, а сам Каменев сидел.

Юра пробыл недолго в комнате у Александры Юлиановны, он торопился. А Александра Юлиановна вышла к ужину очень взволнованная, с красными пятнами на лице, она была рассеяна, нервна и, посидев немного, удалилась, сославшись на плохое самочувствие. Дина допытывалась, что произошло, что сказал ей Юра? Но Александра Юлиановна уверяла, что он зашел только передать привет от Ольга Давыдовны. Дина понимала: мать что-то скрывает. А через четыре дня Александра Юлиановна внезапно умерла…

После похорон к дочерям приехали выразить свое соболезнование Надежда Константиновна Крупская и Мария Ильинична Ульянова, они попросили на память фотографии Канель. Жемчужина предложила Ляле с мужем поехать за границу — Молотов устроит. Дина Лялю отговаривала от этой поездки, та не послушалась — поехала…