Скрещение судеб

Дина тогда еще не могла разобраться, что является главным в ее деле, за что она сидит. Вопросы были запутаны и все время вертелись вокруг ее матери Александры Юлиановны Канель, но та давно умерла… Мать обвиняли в шпионаже, обвиняли в том, что она работала сразу на три европейские разведки: на немецкую, французскую и польскую (возила Каменеву в Берлин, Калинину в Париж, а в Варшаву заезжала к сестре, вышедшей замуж за поляка еще до революции!). Канель ездила вместе с Жемчужиной за границу, и, конечно, не случайно они ездили вместе: Жемчужина была связана с Канель шпионской работой, а что касается лечения — то это была просто маскировка! Они встречались там, в Европе, с работниками иностранных разведок и передавали шпионские сведения, получая задания. На имя Канель в банке лежала крупная сумма денег, переведенная этими разведками. Канель вовлекла в шпионскую работу и дочерей Дину и Лялю, и после ее смерти Ляля с мужем совершила поездку за границу специально для того, чтобы продолжить шпионские связи, налаженные матерью. А в организации этой поездки им помогала Жемчужина! В квартире Канель, на Мамоновском, встречались оппозиционно настроенные к советской власти люди, там велись антисоветские разговоры. И помимо этого на Мамоновском был «дом свиданий», и Жемчужина приезжала туда со своими любовниками, она вела развратный образ жизни, и Александра Юлиановна покрывала ее. А сама Александра Юлиановна сожительствовала с хирургом Герштейном и с Демьяном Бедным. А Ляля жила с Ворошиловым, Калининым, и шел длинный список ее любовников!

Дина только недоуменно разводила своими маленькими ручками и все отрицала, и все вычеркивала из протоколов вплоть до слова «сожительствовала», и писала, что мать с 1920 года была женой хирурга Герштейна, но официально в ЗАГСе они не были зарегистрированы. Мать дружила с женой Демьяна Бедного, а Демьяна Бедного недолюбливала и рассорилась с ним, когда он бросил свою жену. Товариц Визель приходил в ярость, вызывал Зубова, а тот словно бы только и ждал сигнала за дверью и тут же налетал на Дину.

Потом ее отправляли в камеру одуматься. А она требовала у надзирательницы бумагу (заключенный имел право писать жалобы на чье угодно имя), она писала Молотову, что ее заставляют давать ложные показания на Жемчужину. Конечно, ее жалобы дальше кабинета Визеля не шли. Ее опять вызывали… И опять являлся Зубов…

А потом ей стали давать протоколы, подписанные другими, и она с ужасом увидела подпись Ляли: Ляля со всем соглашалась, даже с тем, что жила с Ворошиловым, с Калининым, и прочими, и прочими!..

Дине дали протокол мужа Ляли, доктора Вейнберга, и тот говорил, что его завербовала Канель, что он вел шпионскую работу, что он выдал тайну распространения малярии в СССР… А Дина знала, что в медицинском справочнике помещена его статья о распространении малярии в СССР! Затем следовал протокол Реске, мужа Фотиевой, который тоже сидел, и тот говорил, что конечно же Канель была шпионкой и не случайно она была тесно связана с Жемчужиной и ездила с ней за границу… Дина думала: если Лялю обвиняют в том, что она шпионка, а с нею жили Ворошилов, Калинин, так что же получается — и на них заготовляют дела?! Демьян Бедный был в опале, это она знала, если он жил со «шпионкой Канель»… Голова шла кругом от всего этого!

Алю тоже стали вызывать на допросы. Поначалу она была довольна своим следователем, неким Ивановым, она говорила Дине, что они очень мирно беседуют. Потом следователя сменили, и Аля ужасалась его тупостью, но юмора не теряла, она рассказывала в камере, смеясь и передразнивая его, как тот кричал ей: «Если ты мне не будешь говорить правду, я с тобой знаешь что сделаю?! Я тебе сначала голову оторву, а потом руки, ноги выверну!» А Аля ему: «Но если вы мне сначала голову оторвете, то зачем потом стараться руки и ноги выворачивать? Я-то уже чувствовать не буду!..»

А мне как-то случайно Аля обмолвилась, когда шел разговор о старшем Свердлове, который отбывал ссылку при царе в Туруханске, куда и Аля была сослана:

— А сынишка Свердлова был одним из моих следователей.

— И каким? — спросила я.

— Соответствующим… Он меня заставлял подписывать такой бред, что я не выдержала и сказала ему: «Как вы можете, ведь вы же сын интеллигентных родителей!» А он меня матом, да таким, какого я и от уголовников потом не слышала!

А Аде Шкодиной она говорила:

— Представляешь, я ведь с ним была знакома. Он дружил с Мулькой. Мы вместе бывали в ресторане; он приходил к нам в Жургаз на вечера. От Мульки он все знал обо мне — как и почему я вернулась в Россию! А тут он требовал от меня черт знает что! А когда я не соглашалась и все отрицала, он однажды заявил: «Ну, раз вы упорствуете, раз не хотите по-хорошему, придется с вами поговорить иначе…» И вызвал заплечных дел мастера, а сам ушел…