Скряга Скрудж

Долой!… да они бы синя пороха не оставили, в глазах у самого Феццивига… Всё подъемное исчезло во мгновение ока; пол был выметен и вспрыснут; лампы зажжены; в камелек брошен целый ворох угля: из магазина вышла бальная зала, такая же теплая, сухая и освещенная, какой и подобает ей быть для святочного вечера. Появился вдруг и скрипач со своими нотами, вскарабкался на кафедру и стал пилить по струнам — хоть за бока держись!… Появилась и леди Феццивиг — олицетворенная улыбка во весь рот; появились и три боготворимо сияющие миссы Феццивиг, а за ними и шестеро несчастливцев, пронзенных стрелами девственных очей в самое сердце, а за ними: вся молодежь, прислуживавшая в доме; служанка со своим двоюродным братцем булочником; кухарка с неизменным другом своего брата; голодный, по подозрению, что его не кормит хозяин, сосед приказчик с девушкой, которую его хозяйка достоверно теребила за уши… Всё — это вышло, всё заплясало и совершенно сбило с толку старую чету Феццивигов, неустанно путая фигуры и теряя каданс… Наконец, старику пришлось хлопнуть в ладоши и крикнуть скрипачу: «Баста!» Артист утешился, сопрокинув себе в горло заранее приготовленный жбан пива, и перестал пилить. Только немедленно же принялся опять за свое, с прежним, нет — не с прежним, с новым жаром, словно ему вскочил на плечи еще такой же ярый музыкант.

Потом еще поплясали, вынули фанты, поплясали еще опять; потом отведали сочельнического пирога и шипучего лимонада, да чуть не полбыка, да пирожков с мясным фаршем, да холодного бульона, да многое множество пива… Но наибольший восторг, после бульона и жаркого произвел скрипач (между нами, — такой чертовской плутяга, что ни мне, ни вам не провести его), когда запилил: «Sir Robert de Coverly»[5]. Тогда-то вышел на средину старик Феццивиг с мистрисс Феццивиг. Оба они стали в главе танцующих. Вот так уж была им работа: вести и направлять двадцать игр или двадцать четыре пары, а шутить с ними было нелегко!… Но, если бы пар было больше вдвое, или даже и вчетверо, старик Феццивиг и тогда бы не отказался пробить стены лбом, да и мистрисс Феццивиг также… Потому: заключала в себе она достойную, истинно полную половину мистера Феццивига… Если это не похвала, приищите что-нибудь другое: я, со своей стороны, отказываюсь. Икры господина Феццивига, — да простят нам это сравнение, — были решительно фазисами месяца; появлялись, исчезали, появлялись снова… И, когда старая чета Феццивигов окончательно исполнила: «авансе-рекюле; руки дамам; балане салюе; тир-бушон; нитка в нитку и по местам», Феццивиг так легко выделывал антраша, как будто бы перебирал ногами на флажолете, а потом вдруг выпрямлялся на тех же ногах, как I…

Наконец, в одиннадцать часов бал кончился и супруги, пожимая руки своим посетителям, поздравили их, на прощанье, с наступающим праздником. Пожали они, на прощанье, руки и у своих приказчиков, а те, как им и подобало, отправились залечь в заприлавочную.

Всё это время Скрудж был, — правду молвить, — чем-то вроде бесноватого. Душой и сердцем слился он со вторым я: везде и повсюду он узнавал самого себя, с былыми радостями, восторгами и надеждами. Только тогда, когда его собственное и Дикка сияющие лица исчезли, — только тогда он опомнился, стал настоящим Скруджем и вспомнил о духе…

   А Дух впился в него своими пронзительными взорами, и над его головой ярче и ярче сверкало пламя.

— А ведь не много требуется, — сказал он, — чтобы внушить этим дурачкам чувство благодарности?

   — Не много? — повторил Скрудж.

   Дух подал ему знак — вслушаться в разговор молодых приказчиков: от всей полноты души превозносили они Феццивига…

   — А за что они его восхваляют? — прибавил дух. — Кажется, из-за безделицы: трех-четырех фунтов стерлингов, считая на ваши земные цены?… Неужели же стоит его за это славословить?

— Не в том дело, — заметил Скрудж, невольно преображенный в свое былое я, — дело не в том, дух!… От Феццивига зависит наша доля: хорошо ли, не хорошо ли будет нам у него служить, всё это зависит от него, от его взгляда, его улыбки, ото всего, чего ни перекинуть на счетах, ни в конторскую книгу внести нельзя. И что же! Скажет слово, — золотом осыплет.

   Скрудж, говоря это, успел уловить пронзительный взгляд духа, брошенный искоса, и замолчал.

   — Что с вами? — спросил призрак.

   — Ничего особенного, — ответил Скрудж.

   — Однако же мне показалось?… — настаивал призрак.

   — Ничего! — поспешил удостоверить Скрудж. — Ничего!… Хотелось бы мне только сказать два-три слова моему приказчику… Вот и всё.

В это время былое я Скруджа угасило лампу, и призрак вместе с Скруджем очутились, бок о бок, на вольном воздухе.

   — Мне пора! — проговорил дух, — живей!