Скриба

Ценон помог коадъютору забраться на повозку, забросил туда же Горгиаса, словно куль с мукой, потом залез сам и погнал лошадь через лес, следуя путаным указаниям Генсерика. По пути Ценон заметил, что старик все время чешет ладонь правой руки, словно обожженную крапивой. Врач спросил, что с ним, но коадъютор ничего не смог ответить.

Они остановились в дубраве недалеко от крепостной стены. Генсерик спустился с повозки и пошел вперед, еле волоча ноги, как сомнамбула; Ценон с Горгиасом на спине последовал за ним. У стены коадъютор пошарил рукой среди плюща и нашел маленькую дверцу, которую с трудом открыл вытащенным из сутаны ключом. Прежде чем войти, он немного передохнул, а переступив порог, рухнул на пол.

Когда на следующий день Горгиас проснулся, рядом с ним лежал труп Генсерика.

Прошло немало времени, прежде чем Горгиас сумел подняться. Затуманенным взором взглянул он на культю, которую Ценон забинтовал куском собственной рясы. Боль была ужасная, но кровотечение прекратилось. Затем он посмотрел на Генсерика. Лицо его было искажено, руки прижаты к животу, причем правая – какого-то странного пурпурного цвета. Горгиас хотел пнуть ее ногой, но сдержался. Оглядевшись, он понял, что это та крипта, где он в последнее время находился. Он толкнул дверь в келью, и та со скрипом открылась. Несколько секунд он колебался, но потом все-таки вошел и стал рыться среди документов. К счастью, самые важные – латинский оригинал и греческий перевод – лежали там, где он их спрятал. Горгиас забрал пергаменты, а остальные, какие успел, разодрал на куски. Еще он прихватил оставшийся хлеб и направился к заброшенной шахте.

Было еще утро, когда Горгиас добрался до похожих на соты ям, где раньше добывали железную руду. Он пробирался по заросшим тропинкам среди гор песчаника, сломанных колес, светильников и сгнившей кожаной упряжи, которые после того, как руда кончилась и работы прекратились, никто не потрудился убрать. Вскоре показались старые хижины для рабов.

В этих полуразрушенных жилищах иногда селились разбойники и дикие звери, и Горгиас молился, чтобы сейчас они оказались пустыми. Пошедший недавно дождь усиливался, поэтому он забрался в единственную постройку, частично сохранившую крышу, и стал искать укрытие среди больших кувшинов и сломанных инструментов. Наконец нашел подходящий закуток за бочками с застоявшейся водой, с облегчением сел, прислонился спиной к их деревянным бокам и закрыл глаза, пытаясь справиться с режущей болью. Ему хотелось сорвать с культи повязку, но он вовремя понял, что это безумие.

И опять, в который раз, подумал о Рутгарде.

Ему нужно убедиться, что с ней все хорошо, поэтому сегодня ночью он навестит ее. Подождет, пока сядет солнце, и проберется в Вюрцбург через сточную канаву, которой всегда пользовался, когда городские ворота бывали закрыты.

Горгиас попытался уснуть, но сон не шел. И тут он вспомнил Терезу. До чего же он тосковал по ней!

Пытаясь как-то убить время, он съел немного хлеба, а потом стал размышлять, что же приключилось с Генсериком. На своем веку он повидал немало покойников, но ни один не захлебнулся собственной рвотой, и ни у кого не было такого перекошенного лица. По-видимому, его отравили, возможно, тот человек с татуировкой.

Вдруг перед глазами промелькнула картина давнего нападения: человек со светлыми глазами, рука, наносящая удар, которую он пытался схватить, и вытатуированная змея. Да, сомнений нет. Его ранил человек с татуировкой, приходивший в крипту.

Ночью, под покровом темноты, он благополучно дошел до Вюрцбурга, однако дом его оказался пуст. Вероятно, Рутгарда по-прежнему живет у сестры, на склоне холма, и он отправился туда. Почти добравшись до места, он услышал голос жены, напевавшей одну из своих любимых песенок. Боль в плече мгновенно исчезла, и он уже собирался подойти к ней, но вдруг заметил за углом нескольких мужчин.

– Проклятая работа! Не понимаю, какого черта мы тут делаем. Этого писца наверняка давно волки съели, – в сердцах сказал один, пытаясь укрыться от ливня.

Горгиас ругнулся про себя. Если люди Уилфреда поджидают его, значит, граф действительно замешан во всей этой истории. Как это ни тяжело, но придется возвращаться, рисковать ни в коем случае нельзя.

Назад он пошел вдоль крепостной стены, глядя на мерцающие от пламени свечей окошки дворца и гадая, где могут находиться покои Уилфреда. Свечи, казалось, то гасли, то загорались вновь, словно играли с дождем в какую-то таинственную игру. Горгиас раздумывал, не подойти ли поближе, но тут за стеной раздалось кудахтанье, да и запах выдавал наличие птичьего двора, и он решил украсть курицу. В конце концов, ему нужно что-то есть, а так каждый день будут свежие яйца.

Он оглянулся, где бы лучше перелезть, но скоро понял, что с одной рукой ничего у него не выйдет. Тогда он направился к воротам, хотя и не сомневался, что их наверняка охраняют, и не ошибся – за изгородью маячил Бернардино, испанский монах карликового роста.