Скриба

– Боялся, ты случайно проговоришься, упомянешь какую-нибудь мелочь, и Лотарий насторожится, а мне нужно было, чтобы он поверил в твою версию происходящего. Кстати, идею насчет раскрашенных ног я позаимствовал у него.

– Как это?

– Именно так он поступил с Ротхартом. Я это понял, когда осматривал труп. Он ведь умер не от болезни, а был убит Лотарием, поскольку только он мог выдать его. После смерти рыжего Коль остался единственным подозреваемым.

– А почему вы не рассказали обо всем этом Карлу Великому? Даже я сомневалась в вашей невиновности.

– Мне нужно было время. Если ты помнишь, я узнал, что Лотарий приказал вспахать земли за пределами епископата. Посеяв там пшеницу, он надеялся избавиться от уличающего его доказательства и при этом не потерять зерно. А поскольку спорынья сохраняется от урожая к урожаю, со временем она могла заразить весь город. Я не знал, где спрятано предназначенное для посева зерно и представляет ли собой пшеница, подброшенная Лотарием на мельницу Коля, все епископские запасы, а потому попросил двух служек последить за вспаханными полями. Я не хотел разоблачать его, не убедившись, что они еще не засеяны. Однако сейчас меня больше всего беспокоит другое – часть зараженной пшеницы я так и не нашел.

Тереза устыдилась своего недоверия к Алкуину. Она положила на место книгу, собрала письменные принадлежности и попросила разрешения уйти, поскольку уже наступил вечер.

19

Проснувшись, Горгиас взмолился, чтобы это был лишь страшный сон, однако он по-прежнему находился в заточении, в котором провел уже целый месяц. Каждое утро Генсерик приходил в крипту проверить, как продвигается работа над документом, оставлял ему горшок с едой и выносил испражнения. Горгиас старался писать так аккуратно, как только умел, однако вскоре заметил, что коадъютор смотрит только на объем переписанного текста, не обращая внимания ни на точность воспроизведения, ни на почерк. Сначала он объяснял это плохим зрением старика, но потом вспомнил, что Генсерик не знает греческого.

Горгиаса удивляло, что при этом Уилфред ни разу сам не потребовал текст для проверки. Одна мелочь натолкнула его на неожиданную мысль.

Когда коадъютор ушел, он отодвинул в сторону пергаменты, поставил на стол горшок и принялся есть, не переставая думать о Генсерике и его светло-голубых глазах. Спустя какое-то время он поднялся.

«Его светло-голубых глазах…» А вдруг это был он? Вдруг человек, ранивший его в день пожара, был Генсерик? Конечно, коадъютор не из тех, кто станет нападать на более молодого противника, но тогда чуть брезжил рассвет, и нападение было внезапным. Ведь он включил его в список подозреваемых наряду с карликом монахом и регентом. Возможно, Генсерик знал о пергаменте, поскольку ведал всеми документами, да и существовавшие в крепости тайные проходы были ему хорошо известны.

Горгиас кружил по келье. Уилфред не уставал повторять, что речь идет о секретном тексте, но если это так, зачем он поделился тайной с Генсериком? Рука болела, однако он старался не обращать на нее внимания. И зачем граф запер его здесь? И почему, если этот документ так важен, он не интересуется, как идут дела?

Нет, все это полная бессмыслица, и единственное объяснение заключается в том, что Генсерик действует на свой страх и риск. Он украл у него пергамент только с латинским текстом, а теперь хочет перевести его на греческий.

К концу дня Горгиас решил, что Генсерику известно об огромной власти, которой обладает пергамент, – ведь даже Уилфред говорил о нем со страхом, хотя и не объяснял причину. Видимо, Генсерик хочет обладать этой властью и ради ее достижения не остановится даже перед убийством.

Горгиас еще раз внимательно просмотрел текст, который переписывал, сравнил его с латинским оригиналом и подсчитал, что при таком ритме закончит работу дней через десять. За это время он должен попытаться спасти свою жизнь.

Вскоре у него был готов план, как выбраться из застенков.

Генсерик обычно появлялся здесь после терции, проводил несколько минут в крипте, после чего через вращающийся механизм в двери передавал ему еду. Иногда, в ожидании очередной порции текста, коадъютор оставлял механизм открытым, и это можно было использовать. Механизм представлял собой вертикально расположенный бочонок с заслонками, за которыми находилось пустое пространство, куда мог бы пролезть поросенок, но никак не человек. Тем не менее, если отвлечь Генсерика, через эту дыру можно схватить его за руку и заставить открыть задвижку.

Была среда. Горгиас решил осуществить свой хитроумный план в воскресенье, чтобы успеть вытащить четыре винта, с помощью которых крепились заслонки.

В четверг вечером он вытащил первый, залепив поврежденное место хлебом, вымоченным в черных чернилах, в пятницу – второй и третий, но четвертый в субботу никак не поддавался. Горгиас трудился без устали, пока раненая рука не заставила его закончить. Спал он плохо.