Скриба

Четыре дня спустя Алкуин рассказал Терезе, что Лотария арестовали и заключили под стражу в келью, где он и пробудет до суда. Алкуин так и не выяснил, когда же епископ узнал, что пшеница является причиной болезни, но, даже узнав это, продолжал торговать ею как ни в чем не бывало. Коля освободили, поскольку он не имел к этим темным делам никакого отношения. Освободили и Борова, но, к сожалению, он окончательно повредился умом и напоминал побитую испуганную собаку.

– А епископа не казнят? – спросила Тереза, разбирая манускрипты.

– Честно говоря, не думаю. Учитывая, что Лотарий – родственник короля и по-прежнему является епископом, скорее всего он вообще избежит наказания.

Тереза продолжала складывать кодексы. После разоблачения Лотария сегодня она впервые пришла в скрипторий.

– Это несправедливо, – наконец произнесла она.

– Иногда и божественное правосудие понять трудно, что уж говорить о земном.

– Но погибло столько народу…

– Смерть нельзя оплачивать смертью. В мире, где жизнь может оборваться по прихоти болезней, голода, войны, жестокой природы, казнь одного человека, даже преступника, ничего не даст. Нередко за жизнь убитого назначается определенный штраф, и чем его состояние больше, тем штраф выше.

– Но ведь многие умершие были далеко не богачами…

– Например, убийство молодой женщины, способной рожать детей, карается штрафом в шестьсот сольдо, равно как и убийство мальчика моложе двенадцати лет, а если такая же участь постигла девочку, штраф составит всего двести сольдо.

– И как это понимать?

– Перед Господом мужчина и женщина равны, а перед людьми – нет: мужчина приносит деньги и прочие блага, женщина – детей и всякие неприятности.

– Детей, которые своим трудом тоже принесут богатство. К тому же, если Господь создал мужчину по своему образу и подобию, почему он не смотрит на все так, как его Создатель?

Алкуин задумался, стараясь поточнее ответить.

– Я уже говорил, что иногда убийство карается штрафом, а преступление, приведшее к большим потерям, например пожар или разбой – казнью.

– Выходит, убийцу штрафуют, а вора убивают.

– Примерно так, закон есть закон.

Тереза вновь занялась Евангелием, с которым возилась с раннего утра. Она окунула перо в чернильницу и начала новый стих, чтобы как можно быстрее закончить свой ежедневный урок – одну страницу. На каждой было тридцать шесть строк, над которыми она трудилась примерно шесть часов – вдвое меньше, чем любой опытный писец. Алкуин научил ее новому минускульному письму – с более мелкими буквами, чем в маюскульном, более понятному для чтеца и простому и быстрому для переписчика, – которое значительно облегчало копирование священного текста. Тереза успешно им пользовалась, и Алкуин гордился тем, как быстро она работает.

Каждый день, когда обязательная страница была готова, Алкуин обучал девушку разным наукам, обращая особое внимание на Ars Dictaminis – искусство составления эпистол.

– Ты должна уметь не только копировать, но и писать сама, – говорил он.

Кроме Библии, Тереза читала Liber glossarum53 – увлекательное и единственное в своем роде собрание всех накопленных познаний. По словам Алкуина, эта рукопись была скопирована в аббатстве Корби с вестготского оригинала, в основе которого лежал труд святого Исидора «Этимологии». Правда, монах неоднократно предостерегал ее насчет параграфов, где между строк угадывались языческие мысли Вергилия, Эросия, Цицерона или Этропия, однако Тереза приводила ему переводы этих авторов, сделанные Иеронимом, Амброзием, Августином и Григорием Великим, и Алкуин разрешал ей читать дальше. Чудесная книга была окном в неизвестный мир знаний, более обширных, чем религия.

– Есть вещи, которых я не понимаю, – однажды сказала девушка, на минуту закрывая толстый том.

– Если бы вместо этого ты с бóльшим прилежанием читала Библию…

– Я говорю не о Liber glossarum, а о зараженной пшенице. Сколько я ни думала, так и не поняла, почему вы заперли меня в той комнате.

– Ах, это… Я беспокоился, как бы с тобой чего не случилось, и, честно говоря, не хотел, чтобы ты снова беседовала с Лотарием. В первый раз я сам подтолкнул тебя к встрече с ним, но потом положение стало гораздо более опасным.

– Вы? Тогда я тем более не понимаю…

– Когда ты прочитала счищенный текст, все мои подозрения сосредоточились на Лотарии. Он единственный имел доступ к полиптиху, а новая запись была сделана недавно. К сожалению, он тоже что-то заподозрил, поэтому нужно было убедить его, будто мы думаем на кого-то другого. Я попросил Хельгу Чернушку раскрасить ноги и изобразить из себя больную, чтобы ты встревожилась и побежала к Лотарию. Я знал, ты расскажешь ему о моих подозрениях насчет Коля и тем самым развяжешь мне руки для дальнейшего расследования. Даже письмо, которое он нашел у меня в келье, я написал нарочно, зная, что нахожусь под наблюдением.

– Но почему вы не поделились со мной своим планом?