Скрип на лестнице

– Однажды я пришла к Элисабет домой. Конечно, я слышала все, что рассказывали, сплетни всякие. Я знала, что Хатла – одна из этих… ну, несчастных нашего города, но я и помыслить не могла, что можно так жить. Повсюду банки, бутылки, объедки, пол просто черный от грязи. Но самое худшее – это запах. Прокисший сигаретный дым, смешанный с вонью всего этого мусора и грязи. – Ауса наморщила нос.

– Вы никогда не задумывались о том, чтобы заявить об этом в органы защиты детей?

– Да, я так и поступила, – быстро ответила Ауса. – По-моему, ей одежду стали бесплатно выдавать. Но, кроме этого, больше ничего не делали.

– Что за девочка была Элисабет?

– Всего лишь ребенок. Маленькая девочка, которую никогда никто никуда не направлял, она шаталась по городу без надзора. И без цели. Мне она всегда казалась такой чудной. Конечно, она была красавица, но… странненькая. Как будто у нее что-то было не так, как положено. – Когда Ауса продолжила, она, кажется, колебалась. – Но самым худшим насчет Элисабет была не ее мать и не ее дом. Она была… ну, как лучше выразиться-то… в ней сидело что-то недоброе. Она была красива, спору нет, но какая-то в ней жила злость. Я это всегда чувствовала. – Пока Ауса говорила, она смотрела не на Эльму, а сосредоточила взгляд на деревьях за окном гостиной, тихонько покачивавшихся на ветру.

– Злость? В каком смысле?

– Однажды к нам в гости пришли друзья. Они привели с собой двухлетнюю дочку, которую пустили поиграть с девочками в комнате. И вдруг ребенок как заплачет в голос, и мы прибежали посмотреть, что случилось, а когда вошли, у ребенка на ручке был след укуса. И из него текла кровь. Элисабет, конечно, не желала сознаваться, но все было очевидно: она оставалась одна в комнате с ребенком.

– А вашей дочери там не было, когда это произошло?

– Нет. Она ненадолго выходила, – ответила Ауса. – После этого я запретила Саре дружить с Элисабет. Я сама забирала ее из школы, чтобы они не ходили вместе. Велела Саре водиться с другими девочками, а не с такой дурной компанией.

– И получилось?

– Во всяком случае, больше она к нам в гости не ходила. – Казалось, Ауса поняла, насколько холодно прозвучали ее слова, и поспешила добавить: – Не поймите меня неправильно: я действительно сочувствовала Элисабет в ее жизненной ситуации, но мне было нужно позаботиться о собственных детях. Защитить Сару. Я просто пыталась ее защитить. – Последние слова Ауса произнесла шепотом.

– Правда ли, что Хатла, мать Элисабет, снимала свой дом у вас?

– Об этом лучше Хендрика спросите, я в такие дела не вмешиваюсь. Хотя да, дом принадлежал нам, и, кажется, плату за него она вносила. Правда, я так и не поняла, как ей это удавалось: дом был большой, а она, насколько мне известно, после гибели мужа работала где-то на разделке рыбы, а потом сидела на пособиях. Но я в эти дела не лезла.

– Понимаю, – ответила Эльма. И откуда только у Хатлы находились деньги, чтобы снимать большой дом, если доходов у нее не было? – Вы встречались с Элисабет после смерти Сары?

Ауса разгладила невидимые морщинки на юбке. Эльма заметила, как ее руки слегка задрожали, а когда она заговорила, в ее голосе появилась хрипотца:

– Она пришла на поминки. Тогда я ее и видела в последний раз. Она сидела за столом с их с Сарой одноклассниками, и я удивилась, какая она спокойная. Ее лицо ничего не выражало, и она ни слезинки не проронила.

Ауса, сидевшая напротив Эльмы, казалась такой крошечной. Субтильные ручки – кожа да кости. Волосы жидкие, даром что взбитые, лицо худощавое. Может, это только так казалось, но Эльме почудилось, что на ней буквально написано, что она потеряла ребенка, и эта утрата годами медленно, но верно пожирала ее.

– Сара боялась воды, – ни с того ни с сего сказала Ауса, поймав взгляд Эльмы. – Просто до смерти, с самого младенчества. Ее даже искупать было сложно. Если вода попадала ей в глаз, то начинался такой крик – в соседнем доме слышно было. – Ауса улыбнулась, вспоминая это, но улыбка тотчас исчезла, когда она добавила: – Она никогда бы не полезла на тот плот сама.

– О чем вы? – Эльма удивленно посмотрела на Аусу.

– Я им говорила. А мне никто не поверил. – Голос стал таким тихим, что Эльме пришлось наклониться к собеседнице, чтобы расслышать.

– Как вы думаете, что там произошло?

Ауса выглянула в окно:

– Как я думаю? Кому-нибудь когда-нибудь вообще было интересно, что я думаю?

Акранес 1992

– Я влюблена в Бегги или в Палли, а ты? – Магнея прислонилась к шершавой стене, засунув руки в карманы, и уставилась на Сару.

Сара натянула рукава на пальцы и опустила глаза под этим взглядом.

– Не знаю, – еле слышно ответила она.