Скрипка, деньги и «Титаник»

Где-то в северной Джорджии, в сельской глуши, я решаю поставить начало Пятой симфонии Бетховена. Я нажимаю на кнопку воспроизведения и слышу, как по салону идет Композитор. Присев между мной и Патриком, он вслушивается в знаменитые грозные аккорды – пожалуй, самые известные четыре ноты в истории человечества: та-да-да-да-а-а. А потом задает мне вопрос, который я приняла бы за шутку, услышав от любого музыканта, не говоря уж о композиторе, чьи сочинения достигли вершин чартов и чьи выступления с Нью-Йоркским филармоническим оркестром гремят на весь мир. Но Композитор выглядит искренним, его голос звучит в обычной дружелюбной манере, в которой он старается, хотя и вынужденно, общаться с сотрудниками, например со мной, с девушкой, которую, по его мнению, зовут Мелиссой.

– Красивая музыка, – кивает он. – Что это?

Синдром самозванки

После «прослушивания» у Бекки ты возвращаешься в общежитие по Бродвею, вся мокрая от июльской жары. Проходишь мимо торговцев жареными орешками, продавцов благовоний и подержанных книг, разложенных прямо на тротуаре, мимо одинокого саксофониста, который стоит у входа в бар в Вест-Энде и играет по кругу одну и ту же мелодию из «Улицы Сезам». Солнечные деньки… Ты прижимаешь к груди ноты и диски в запотевших пластиковых коробочках. Ты получила работу. Ты будешь работать скрипачкой! Впервые ты чувствуешь себя настоящей скрипачкой, несмотря на тринадцать лет занятий, уроков, ученических концертов. Наконец-то годы практики «окупятся» – типичное американское словечко, подразумевающее, что любой труд вознаграждается, а при хороших результатах еще и приносит прибыль.

Но дело не только в деньгах. Наконец ты сможешь сказать родителям, школьным учителям, другим взрослым в твоем родном городке, всем, кто поддерживал тебя – расставлял складные стулья на школьных концертах, возил на прослушивания, присылал открытки с пожеланиями удачи (одну такую открытку ты получила от учителя естествознания в восьмом классе: «У тебя талант! Мы так тобой гордимся! Никогда не бросай музыку!»), – что все эти усилия, их и твои, не были напрасны. Неважно, что ты не родилась вундеркиндом; неважно, что в Колумбийском университете были скрипачи лучше тебя; неважно, что, пока эти ребята брали уроки в Джульярде[12] и выступали в Карнеги-холле, ты давала сольные концерты в школьном актовом зале, который также служил столовой и спортивным залом, а ближайшая настоящая концертная площадка находилась в часах езды, за перевалом. Все это не имеет значения, потому что ты достигла успеха своим трудом, ты «прорвалась» (еще одно типичное американское слово). А за одним прорывом может последовать и другой: теперь тебе все по плечу. Лишь позднее, спустя много лет, ты задумаешься о том, как это слово исказило твое восприятие. Ты узнаешь, что оно вошло в обиход у американцев в «позолоченный век»[13] и отразило социальное неравенство той эпохи: для одних оно означало «выжить» («как-нибудь прорвемся, переживем эту зиму»), для других – «достичь небывалого финансового успеха, славы и признания». Два таких совершенно разных исхода неразрывно соединились для американцев в одном слове.

Ты пока не понимаешь разницы этих смыслов, ты просто рада, что «прорвалась». Девчонка с американского Юга, из самой глуши – из Аппалачии! «Деревенщина с южным акцентом», та, у которой не было ни единого шанса. Нужно всем рассказать! Ты смогла, ты сделала это. Вот оно, доказательство, что ты настоящая! Тебе будут платить за игру реальные деньги! Ты профессиональная классическая скрипачка и работаешь в Нью-Йорке… Но потом в голове начинает звучать голосок, говорящий: «Нет, это не так. Это не может быть правдой. Ты недостаточно одарена, чтобы быть профессиональной классической скрипачкой в Нью-Йорке. Произошла ужасная ошибка».

Западная Виргиния

1985 год

Мультфильм «Сара и белка» оказался вовсе не о ребенке и ручном зверьке, хотя с обложки видеокассеты улыбались девочка и белочка. Уже на первых минутах видео в деревню Сары вторгаются нацисты, и ее семью увозят в концлагерь. Сара спасается в ближайшем лесу. Именно при таких обстоятельствах – геноцид, голод, выживание под открытым небом – Сара знакомится с белкой (хотя не исключено, что та просто является ей в галлюцинациях). В последней сцене Сара бредет по снегу босиком в полном одиночестве. Играет скрипка.

Тебе четыре года. Ты смотришь мультфильм в залитой золотистым светом гостиной маленького дома, который арендуют твои родители. Папа садится на поролоновый диван, когда мультфильм уже заканчивается; скрипичная музыка нарастает, и судьба Сары – жертвы Холокоста – становится ясна. Отец начинает что-то объяснять о плохих и хороших людях, об Анне Франк, о том, что иногда люди умирают, о евреях и о войнах…

– А что это за музыка? – спрашиваешь ты.

– Скрипка, – отвечает он, радуясь смене темы. – Может быть, Брамс?