Скрипка некроманта

— Отчего ты так решила?

— Он на ней как на корове седло! Она же толстая! И красное идет брюнеткам, а я как раз брюнетка! И глаза у меня черные!

— Ну, допустим… Но злиться-то зачем?

— Я не злюсь, я только не понимаю, отчего некоторые дамы разряжаются, как попугаи, и носят цвета, которые им не к лицу, и думают, будто они сильфиды! Ведь посмотришь на нее — сейчас видно, что она одета дурно и без всякого вкуса!

— Ты зато, мой друг, одета с отменным вкусом. Кардинал на соломе!

— Что?!.

— Твоя покойная матушка, когда еще только собиралась тебя на свет произвести, одевалась по этой моде. Красное и желтое — «кардинал на соломе». Это придумали парижане, когда кардинала де Рогана посадили в Бастилию.

После своих октябрьских приключений Маликульмульк раздобыл французские брошюры и прочитал довольно много про дело о королевском ожерелье.

— Так что же — я одета по старой моде?..

— Да. Так что сними, сделай милость, этот ужасный спенсер и отдай хозяйке, — посоветовал Маликульмульк.

— Правда, он ужасный? — обрадовалась Тараторка. — Иван Андреич, миленький, так что ж с пиеской? Уже и Варвара Васильевна сказала: от него, говорит, не дождешься!

Маликульмульк сообразил, что между бархатным спенсером и одноактной комедией под названием «Пирог» есть какая-то тайная связь, но какая — Бог ее ведает! Поди разгадай, что делается в голове у пятнадцатилетней девицы.

— А что Варвара Васильевна?

— Ой, лучше ей на глаза не показываться. Все по своим комнатам сидят. Я для того лишь спустилась, что у меня большого зеркала нет, а эта старая грымза Аграфена Петровна говорит, что мне вообще зеркала не надобно: она-де в мои годы про зеркала и слыхом не слыхала! Ну можно ли так врать? Иван Андреич, возвратились бы вы в замок, право! А то и поговорить не с кем.

— М-да… — произнес Маликульмульк. Как он ни был далек от двора и придворных сплетен, а о том, что Аграфена Петровна смолоду там немало напроказничала, знал.

— Но завтра-то вы придете? Не пропадете?

— Приду и подарки принесу. Ты ведь насчет подарков хлопочешь?

— Иван Андреич! — радостно воскликнула Тараторка. Вдруг она услышала шаги и унеслась беззвучно, как конфетная бумажка, гонимая сквозняком.

Подарки детям Маликульмульк припас заранее и понемногу. Это были книжки и географические карты. Своему главному приятелю Саше Голицыну, который пробовал писать эпиграммы, Маликульмульк раздобыл такую славную игрушку, что впору самому сесть и тешиться. Это был деревянный ящичек, наполненный типографскими буквами и всем прикладом, необходимым, чтобы метить особой краской белье. При желании можно было таким образом собирать и печатать целые фразы. Правда, буквы были французские, но тем лучше — пусть дети совершенствуются в языках.

Для Тараторки были куплены комедии Мольера, и Маликульмульк считал, что лучшего подарка не придумать. Теперь он в этом усомнился. Видимо, наступала пора, в которую даже у очень умненьких и одаренных учениц вылетает из головы все, кроме нарядов и поклонников. Жаль было прежней Тараторки — ну да ничего не поделаешь.

Князь был в кабинете Варвары Васильевны. Маликульмульк не стал его оттуда вызывать — возможно, они обсуждали историю со скрипкой. Следовало что-то заплатить старику Манчини — виновны, не виновны, а скрипка в их жилище пропала. Маликульмульк вышел из замка, взял у «Петербурга» извозчика, сел в санки и велел везти себя в Московский форштадт. Там в русском Гостином дворе наверняка еще не закрылись многие лавки.

Он сперва собирался купить зеркало, но потом сообразил, что получившую такой подарок Тараторку попросту засмеют. Тогда он стал искать несессеры и обнаружил, что они бывают разные — иные только с принадлежностями для шитья, иные со всякими флакончиками, кисточками, пинцетиками и вовсе загадочными вещицами. Маликульмульк подумал — и выбрал тот, где непонятных штучек побольше. Тараторка уже почти девица на выданье, пора ей в этих делах разбираться. Одно смутило — приказчик, заворачивая покупку, сказал сладеньким голоском:

— Радостных вам Святок с вашею хозяюшкой!

Потом он поехал домой. Квартирные хозяева уже хорошо знали его привычки и на просьбу об ужине откликнулись двойной порцией. Это была рыбная кулебяка — Маликульмульк нарочно поселился в доме, принадлежащем русскому семейству, чтобы кормили сытно и без затей. Надо ж было и Косолапого Жанно побаловать.

Потом он лег спать, но сон никак не шел. Денек выдался суматошный — тут тебе и выходец с того света, и фон Димшиц… и вспомнился мальчик со скрипкой — мальчик без скрипки, бедный обокраденный Никколо Манчини…

И стало не до сна.

Как он играл! Какую страсть вложил в «Дьявольскую трель»! Уж точно — всю душу в музыку перелил, ничего себе даже на донышке не оставил. А потом, когда обнаружилась пропажа скрипки, у него даже не было сил рыдать — просто сидел, не двигаясь, и по бледным щекам катились слезы. Даже ни слова, кажется, не произнес…