Скрипка некроманта

— Иван Андреич, — сказала княгиня. — Ты знаешь, я тебя люблю. Ты чудак первостатейный, да я к тебе привязалась. А я коли к кому привяжусь — то всей душой. Сделай милость, разберись, что все сие означает, а я о тебе позабочусь. Может, канифоль обронил вор — так ты уж сообрази, кто бы это мог быть. Ты ведь умница, хоть и телепень.

Еще один новогодний подарок, подумал Маликульмульк, еще одно объяснение в любви. С опаской нужно своими словами Господу молиться, с большой опаской. Вот этак мысленно посетуешь, что никому-то ты в сей скорбной юдоли не нужен, — и тут же Тараторка вздумает за тебя замуж идти… не это ли имела в виду княгиня, обещая позаботиться?..

— Ваше сиятельство, с одной стороны, вор не мог обронить канифоль в таком месте — он же, забравшись в комнату, вынул скрипку из футляра и унес. Вряд ли он впопыхах прихватил с собой кусок канифоли. А с другой — я бы хотел понять, как это получилось и откуда взялся в галерее ящик. Да еще почти у самой двери.

— У двери, через которую входили гости? Иван Андреич, я три дня из комнат не выхожу, не знаю, растолкуй!

— Да, у двери, через которую входили гости. Велите позвать Егора Анисимовича. Какие-то припасы на поварню везли через Северный двор, какие-то через Южный, а ящик смахивает на те, в которых винные бутылки держат. Хотел бы я знать, когда он там появился.

— Ты же сам, голубчик, ходил через Южный двор и вчера, и сегодня! — возмутилась княгиня.

Маликульмульк только развел руками — ну, допустим, ходил… и по сторонам не глядел, ибо о чем-то размышлял…

Дворецкий был вызван и отправлен дознаваться насчет загадочного ящика.

— Обедать пора, — сказала княгиня. — Ты вот что, друг мой… ты князю пока про все это не говори…

— Как прикажете, ваше сиятельство, — хмуро ответил Маликульмульк.

— Чего надулся? Я боюсь, он частному приставу все расскажет, а веры к здешней Управе благочиния у меня нет. Куплена она — от полицмейстера до последнего мальчишки на побегушках. Сами докопаемся, понял?

Это было самое страшное, что могло случиться: княгиня вздумала сама вести расследование.

— Понял, ваше сиятельство. Только до обеда время еще есть, я пойду со двора ненадолго. На Сарайной улице есть музыкальная лавка, покажу хозяину, герру Мирбаху, эту канифоль. Может, чего скажет…

— Ступай. Да не задерживайся.

Однако новогодние сюрпризы на этом не кончились. Когда Маликульмульк, уже в шубе и шапке, собрался уходить, откуда ни возьмись явилась Тараторка. Вид у нее был сосредоточенный и отчаянный.

— Иван Андреич, пойдемте со мной. Это совсем быстро. Нет, вы немного отстаньте… Пусть думают, что я сама по себе, вы — сами по себе.

Она привела Маликульмулька в сводчатые сени, где начиналась лестница, ведущая в башню Святого духа.

— Ты что-то разведала? — заранее радуясь новым сведениям, спросил Маликульмульк.

— Нет… Иван Андреич, поцелуйте меня.

— Что?..

— Поцелуйте. Это же нетрудно! Я должна знать, что это такое… а то боюсь и сама не знаю, чего боюсь… А она-то знает!..

— Ни к чему тебе это, — быстро ответил Маликульмульк. — Совершенно ни к чему.

— Иван Андреич! Мне ж больше попросить некого! Она-то целоваться знает! А мне как быть?.. А он видит, что я совсем бестолковая, и вот… шутит, и все!.. А целоваться — так с ней!..

Дверь из сеней вела прямо в Северный двор, и Маликульмульк, не сказав ни единого слова, спасся бегством.

Глава 5. По следу Брискорна

— Я в этом городе торгую инструментами, нотами и всем, что сопутствует музыке, уже сорок лет, пусть господин не сомневается! — гордо сказал герр Мирбах. — Такой канифоли в последнее время я в Ригу не привозил. Это точно. Вы принесли очень хорошую свежую канифоль, но куплена она не у меня. А у меня берет вся Рига, ко мне приезжают из Мариенбурга, из Митавы, даже из Вольмара!

— Вы можете сказать, сколько ей месяцев? — спросил Маликульмульк. Он, разумеется, не первый год канифолил свой смычок, но никогда не запоминал времени покупки и не увязывал усыхание этого вещества с какими-то определенными сроками. Если кусок сыплется и потерял прозрачность — нужно идти в лавку за новым.

— Я бы сказал, что сварена эта канифоль месяца полтора-два назад. А как господину понравилась та американская канифоль, что я дал ему на пробу? Он ею уже пользовался?

— Нет, герр Мирбах. Для этого нужно очистить хорошенько смычок, а я все никак не соберусь. Так что же?

— Канифоль — немецкая, сомнений нет. Достаточно видеть этот благородный цвет, цвет темного янтаря. Впрочем, в Риге бывает иногда человек, который берет у меня ноты, а не канифоль, ему ее присылают откуда-то из Саксонии. Может статься, этот кусок привез он. Где вы его нашли?

— Во дворе Рижского замка.

— Очень странно…

— Герр Мирбах, как звать того человека? Может статься, он был приглашен на прием к их сиятельствам. Если так — я бы вернул ему пропажу.