Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

— Ладно, узнаем, не переживай. Так вот — или Антон подсуетился по чьему-то заказу, ты правильно сделал, что сам его не допрашиваешь, ваша «дружба» нам еще очень пригодится, я Труссу поручил, пусть потрудится, а то его опять в Парижи тянет; или Каликин Игорь навел, свою долю спрятал так, что никто бы никогда не догадался не будь твоей любознательной нимфы — ну, действительно, кому придет в голову искать украденное в доме потерпевших, а потом его как лишнего свидетеля убрали; или Герард этот таинственный, сдается мне, не последняя спица в колеснице — наследственность должна же как-то сказываться: сын жулика, приемный сын алкоголика, внук цековских вассалов. Кстати, он с ними общается, с дедушкой с бабушкой, не знаешь?

— Узнаю, Юрий Николаевич.

— Да уж, пожалуйста, сделай одолжение, это очень важно. Что это за Модест такой в наш родной ЦК затесался, что-то я не припомню, прямо Мусоргский какой-то. Как ты говоришь фамилия жены его? Неделина?

— Неделина, Юрий Николаевич, это ее девичья фамилия.

— Может быть, и девичья. А может, по первому мужу. Или по второму. А? Не знаешь?

— Не знаю, Юрий Николаевич.

— Ну не страшно, узнаешь. А что это ты все «Юрий Николаевич» да «Юрий Николаевич»? Давай без этого, а? Разрешаю за одну беседу два раза меня по отчеству назвать: здрасьте, Ю. Н., и до свидания, Ю. Н. Все! А в середине — ни-ни! Договорились?

— Договорились, Юрий… — Мерин запнулся, залился краской. Скоробогатов расхохотался.

— Ну если хочешь — давай по именам, я не возражаю. — Он прошелся по кабинету, постоял у окна, вернулся за стол. — Так вот, с Герардом этим надо бы поподробней, как тебе кажется?

И какие у него отношения с композитором. Он ведь один из прямых наследников, этого никак нельзя со счетов сбрасывать; или мать его любвеобильная: при живом муже живет с другим человеком, а развода не хочет — тоже небось на музыкантские денежки виды имеет. Как, ты говоришь, сожителя ее..?

— Колчев Аммос Федорович, Юрий…

Скоробогатов преувеличенно рассердился, даже ладонью по столу шлепнул.

— Да что же это у них имена у всех какие: Модест, Аммос… Спасибо, что не Партос. Аммосом Федоровичем, помнится, судью одного, взяточника, звали.

— Какого судью, Юрий…

— А Ляпкина-Тяпкина, — хитро улыбнулся полковник и, поняв, что сидящий напротив него вареный рак не готов соответствовать шутливому тону, посерьезнел. — Ну да бог с ними, с судьями. А Аммосом этим я бы на твоем месте тоже поинтересовался: его с девяносто первого никто не издает, восемнадцать лет уже, а ведь есть и пить надо, любовницу содержать… Из Парижа недавно вернулся… Ну и конечно окружение этой связанной родственными узами троицы: Антона, Игоря и Герарда. И как можно шире.

Скоробогатов замолчал. Было понятно, что подчиненный несколько подавлен количеством неучтенных им направлений в расследовании, расстроен, даже растерян. Необходимо было как-то приободрить парня, тем более что сделал он действительно немало.

— А что касается Марата Антоновича, — он включил стоящий на столе миниатюрный транзистор, подождал начала музыки, увеличил громкость, — ты молодец, Сева. Говорить тебе этого я не имею права, я и не говорю, но почему-то верю, что твоя, будем справедливы, несколько экстравагантная работа с фигурантом даст всходы. Ведь о том, что Страдивари все эти годы находилась у известного нам теперь человека по известному нам адресу — уже грандиозное открытие и знаем об этом только ты да я, ну еще Самуил Какц, но это все равно, что сфинкс мраморный: бей, ломай — можно только разбить, слова не вымолвит. Так что готов войти в долю с «Корвуазье», хотя ты утверждаешь, что перешли на водку?

— Это по его просьбе, Юрий… ой, простите, это по его просьбе, я с ним не выпиваю, а он и не предлагает. — От похвалы полковника у Мерина заслезились глаза.

— А теперь вот что, Сева: ты мне изложил все факты посещения этой барышни, а теперь давай-ка еще раз со всеми нюансами какие помнишь, со всеми ее фокусами и вывертами — ведь без них наверняка не обошлось, так? Авось что подцепим. Давай. У тебя, я слышал, память стенографическая, чуть ли не Мессинг. Поехали.

Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

… — а она рыдала по-настоящему, слезы во все стороны — жуткое зрелище, думал — никогда это не кончится. Но потом затихла и давай меня уверять, что вчера еще коробки были на месте.

«На каком месте-то? Под оттоманкой, что ли?» — «Да, да, вот здесь, я их сама вытащила, а потом опять засунула. Вот здесь они лежали, вчера еще..!»

Она опять по-пластунски кинулась под этот диван. Я схватил ее за ноги, выволок наружу, она сопротивлялась, хохотала — только что ревмя ревела, а теперь в голос смеялась, набросилась на меня, я упал… — Мерин на какое-то время замолчал, сказал негромко:

— Юрий Николаевич, вы сказали подробно.

— Да, да, именно, и как можно подробнее: ты упал… и что?

— Нет, ничего такого, я же сильнее. Я ей говорю: «Подожди, Тоша, то, что ты говоришь, очень важно. Ты даже не представляешь, насколько это важно». А она: «Если важно — благодари».