Решительно недовольный собой (руки немножко дрожали, голову немножко кружило – еще не хватало так реагировать на каждую короткую юбку), он проследовал на уже знакомую ему веранду, огляделся. Из своего угла поднялся Ху, подошел, вильнул обрывком хвоста, ткнул горячим носом ему в руку, но, когда пришелец сделал попытку подняться на второй этаж, пес ему этого не позволил. Не зарычал, не залаял, зубов не оскалил, просто всем своим не собачьим размером встал перед лестницей и тем самым недвусмысленно дал понять, что какие бы то ни было разговоры на эту тему бесполезны: выше хода нет. Мерин не стал спорить.
Он отошел подальше от лестницы и негромко позвал: «Надежда Антоновна». Никто не отозвался, но наверху послышались шаги. Он позвал еще раз: «Надежда Антоновна, это Мерин из МУРа, я вам звонил полчаса назад». Ответа не последовало, но шаги прекратились.
От графолога он вышел в 10.40 и сразу же позвонил в Переделкино.
Ему долго не отвечали. Наконец трубку сняла сама Надежда Антоновна Заботкина.
Она плохо себя чувствовала, была совершенно разбита, не готова ни к каким беседам: «Нет, нет, пожалуйста, не сегодня, сегодня никак – сердце, знаете ли».
Сева долго ее увещевал, настаивал, приводил убедительные, как ему казалось, доводы. «Нет!»
Пришлось пуститься на хитрость.
– Надежда Антоновна, у меня к вам дело, которое может пролить свет на вашу коллекцию японских божков.
Пауза грозила вечностью, так что Мерину пришлось прервать ее.
– Надежда Антоновна…
– Я слышу. Вы… Вы нашли их?
– Нет еще, но есть надежда…
– Приезжайте.
Скоробогатов выслушал план его действий, дал добро, и он помчался на дачу Твеленевых.
А теперь выходило, что в доме никого нет, кроме этой вертихвостки и верного оруженосца Ху. Непонятно.
Он вышел в сад. Обошел дом вокруг. Со стороны, противоположной главному, был еще один вход, но дверь туда оказалась запертой. Попытался заглянуть во все окна. Никого. Но ведь кто-то же ходил наверху.
Дачный поселок тем временем жил своей «любопытной» жизнью: около твеленевского забора толпились несколько участников Великой Октябрьской революции. Некоторые из них производили впечатление людей, готовых на штурм калитки. Мерин вышел на улицу.
– Вы кто? – обратились к нему сразу несколько человек.
Сева вытащил удостоверение, отчитался.
– Это вы на днях затеяли здесь драку?
– Нет, я ее не затевал. Но участвовал.
– Зачем?
За него ответила интеллигентного вида старушка.
– Он как раз хотел разнять, Алексей Павлович, помочь нашему Антону…
– А вы помолчите, вы свое уже сказали – варенье, варенье. Хватит уже, – в повышенном тоне отреагировал тот.
– Почему вы так кричите, она все-таки женщина, – вступилась за подругу розовощекая кудрявая «девушка».
– И что? И какая разница?
– Напомнить какая?
– Вы меня не оскорбляйте!
Чтобы не дать разгореться февральским событиям, Мерин постарался перехватить инициативу.
– Вот созвонился с Надеждой Антоновной, договорились о встрече, а ее вроде и дома нет.
– Так уехала она.
– Как уехала?
– Только что. «Волга» приехала, и она уехала.
– И дома никого?
– Почему никого? Тошка дома. Из школы пришла недавно. Почему-то рано сегодня. Да вы ее еще на руках держали. И эта, как ее… напротив живет с той стороны… как ее?..
– Лерик. – Подсказал Алексей Павлович.
– Во-во, Лерик, Лерик. Мать Антона.
– Да какая она ему мать? Так, вроде…
Мерин вдруг приобнял интеллигентную старушку, обратился ко всей компании.
– А вот я вам сейчас тест предложу на наблюдательность. Ну-ка, интересно, кто у вас самый наблюдательный? Какого цвета была «Волга»? А?
– Темная, черная, грязная, синяя, – заголосили, перебивая друг друга, революционеры.
– Ну а номер? А? Номерной знак кто запомнил? А? Что, неужели никто? Да быть этого не может.
По сконфуженным лицам переделкинцев пробежала тревога.
– А что, разве разбой какой?
Мерин захохотал, поспешил успокоить взволнованных стариков.
– Да какой там разбой, господь с вами, я даже фамилию шофера знаю – это друг семьи. А номер вот какой: А-082-ВР, – он назвал первые слетевшие с языка цифры.
– Точно. 082. Я и хотел сказать: 082. – Алексей Павлович выглядел расстроенным.
Мерин вернулся в дом, предпринял еще одну попытку подняться на второй этаж. На этот раз Ху выразил недовольство вслух – не выходя из своего угла, он негромко зарычал, что могло означать только одно: «Я же тебе сказал – туда нельзя. Зачем настаивать?»
Настаивать действительно было глупо: размеры собаки не оставляли сомнений, на чьей стороне будет виктория в случае меринского неповиновения.
Он достал мобильный телефон, набрал московский номер. Трубка отозвалась глухим трезвым голосом Марата Антоновича: «Вас слушают».
– Марат Антонович, здравствуйте, вас беспокоит Мерин, мне очень нужно вас повидать…
– Кто, вы говорите, меня беспокоит?
– Мерин, Сева… Всеволод Мерин, я вчера был у вас, следователь, я занимаюсь кражей…
– А-а-а-а, здравствуйте, мой юный друг, – радость Твеленева была неподдельной, – куда же вы пропали? Жду-с, жду-с и с нетерпением. У вас деньги есть?
Денег на «Корвуазье» у Севы не было.
– Есть, есть, что-нибудь придумаем…