Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

– Антониной. – Она пристальней вгляделась в женщину, лицо ее показалось Надежде Антоновне знакомым. – Мы с вами встречались? Вы кто?

– А вы Надежда?

– Кто вы?

– Я письмо вам принесла, – женщина достала из кармана конверт, перевязанный черной ленточкой, – вот, возьмите.

– От кого это?

– А Марат Антонович где, не подскажете?

– В Москве. – Она неуверенно взяла странный конверт. – Спасибо. У меня кошелек в доме, подождите…

– Нет, нет, ни боже мой, мне хорошо заплатили.

При этом она, как показалось Надежде Антоновне, невпопад, горько улыбнулась, еще раз взглянула на готовую было зареветь сморщенную куклу, сказала шепотом: «Не надо плакать, маленькая, все будет хорошо, до свидания». Повернулась и, не сказав больше ни слова, побрела к калитке.

Надежда Антоновна, как ни старалась – не вспомнила, где они могли видеться.

Через час, примерно, ей позвонил отец: «Приезжай немедленно – в доме несчастье. Тошу оставь с Нюрой». Она успела спросить: «Что случилось?», но Антон Игоревич повесил трубку.

… После похорон Ксении Никитичны у Надежды пропало молоко.

Несколько месяцев она почти не выходила из своей комнаты, не интересовалась дочерью, мужем, отцом – никем и ничем, кроме Ваганьковского кладбища.

Аркадий Семенович страдал, пытался вмешаться, время от времени приглашал медицинских светил, но те всякий раз благодарно пряча в карманах пухлые конверты только разводили руками: «Ничего нельзя понять: практически здорова».

31 декабря, в день рождения Ксении Никитичны, Надежда Антоновна ближе к вечеру вышла из дома, пешком добралась до кладбища, встретила у могилки новый 1993 год, а вернувшись, завела любимую мамину Эдит Пиаф и всю ночь слушала ее надрывные душераздирающие исповеди.

С тех пор, до дня этой самой злополучной кражи, мало что напоминало в ней убитую горем женщину: постепенно она вернулась к себе прежней – стала чаще улыбаться, вникать в нужды близких…

А тут, после пропажи японских статуэток, слегла.

Полковник Скоробогатов вызвал подчиненных, как обычно, к восьми утра, на следующий же день после возвращения «дела композитора» в его отдел.

– Прошу как можно подробнее и как можно короче: дел невпроворот. Вы когда вернулись из Парижа, Анатолий Борисович?

В рядах четырех сидящих напротив послушников наметилось волнение: по имени-отчеству к своим «угрозкам» полковник обращался крайне редко и означало это всегда только одно: их высочество серчают. Трусс знал за собой «кляксу» – Валентина в приемной успела шепнуть, что полковник накануне ждал его в кабинете до часу ночи, – но рассчитывал выкрутиться.

– Вчера вечером, Юрий Николаевич.

– Никогда не знал, что шестнадцать ноль пять – глубокий вечер.

– Самолет опоздал, Юрий…

– На сколько?

– На сколько опоздал? – доли секунды Труссу хватило, чтобы оценить скоробогатовскую осведомленность. Выгоднее было признаться. Он так и поступил. – Минут на сорок.

Полковник бросил на него короткий взгляд, сказал примирительно:

– В следующий раз обойдемся без клякс, договорились?

– Так точно, Юрий Николаевич.

– Ну слушаю.

– Заботкин Николай Семенович живет в Париже девять лет – с 1999 года, снимает апартаменты на рю Ройяль, продает и покупает все, приоритеты отсутствуют.

– И все-таки?

– Картины, иконы, золото, оружие, черную икру, камни. В 95-м продал девять списанных реактивных самолетов, в 2006-м – танк.

– Где побирается-то?

– В основном в России.

– А не в основном?

– Не установлено.

– Ну девять-то самолетов..?

– ТУ-104. Владивосток, Хабаровск, Петропавловск-Камчатский.

– Понятно. – Скоробогатов записал что-то на листе бумаги. – Дальше.

– Встреча проходила в кафе гостиницы «Кастильон». Вот неполная запись беседы. – Он протянул полковнику миниатюрную магнитофонную кассетку.

– Как понимать «неполная»?

– Официанту не сразу удалось наладить прослушку.

Полковник открыл ящик стола, достал «спичечный коробок», сунул в него кассету. Слышимость была не стопроцентная, но достаточная, чтобы разобрать слова.

«– Будем кривляться? У меня самолет завтра утром.

– Как самолет? Какой самолет? Завтра? Почему? Аркаша, ты говорил – неделю. Что случилось? Аркаша? Аркадий, что случилось?

– Игоря убили.

– Кто? Кто?

– Какая теперь разница? Я тебя предупреждал – Игорь не годится, он на игле.

– Кто, я спрашиваю?!

– Ты его не знаешь».

Собеседники долго молчали, прослушивалась лишь отдаленная иностранная речь, иногда прерываемая всполохами женского смеха. Наконец беседа возобновилась.

«– Когда?

– Вчера.

– Что известно?

– Пока ничего.

– Это плохо.

– Да уж чего хорошего.

– Предмет где? Где предмет?! У тебя?

– Нет.

– Как нет? А у кого? Почему ты молчишь? У кого?!

– Не ори, идиот! Ты думаешь, я зачем прилетел? Любоваться красотами твоего сраного Парижа? Бывшая запросила за вторую триста пятьдесят. Вот остаток. Я вышел из игры.