Скрюченный домишко

- Да, мы ничего не можем знать наверняка. То есть люди могут поступать иногда самым неожиданным образом. И зачастую сложившееся о человеке представление оказывается совершенно неверным... Но все-таки Бренда... - София покачала головой. - Она всегда вела себя в полном соответствии со своим характером. Это тот тип женщин, который я называю гаремным. Любит праздно сидеть у окна и есть конфеты, любит красивую одежду и драгоценности, читает дешевые романы и ходит в кино. И - странно даже говорить такое, когда речь идет о восьмидесятилетнем старике, Бренда побаивалась дедушку. В нем была какая-то сила, понимаешь? Рядом с ним любая женщина могла почувствовать себя... королевой, фавориткой султана! Думаю, дедушка заставил Бренду ощутить себя пленительной романтической героиней. Он всю жизнь знал, как вести себя с женщинами - а ведь это искусство, которое с годами только совершенствуется.

Я отвлекся от размышлений о Бренде и вернулся к взволновавшей меня фразе Софии.

- Почему ты сказала, что боишься?

София легко задрожала и стиснула руки.

- Потому что боюсь, - тихо произнесла она. - И очень важно, чтобы ты понял это. Видишь ли, мы чрезвычайно странная семья... Все мы в чем-то жестоки... причем каждый - по-своему. Вот что страшно.

Очевидно, не уловив на моем лице понимания, София с чувством продолжала:

- Попробую объяснить, _ч_т_о_ я имею в виду. Возьмем, к примеру, дедушку. Однажды, рассказывая о своей юности в Смирне, он вскользь упомянул, что зарезал двух человек. В рассказе фигурировал какой-то скандал, смертельное оскорбление... подробностей дедушка сам не помнил но для него это убийство казалось чем-то совершенно естественным. И ведь он действительно почти напрочь забыл обстоятельства случившегося. Но здесь, в Англии, просто дико слышать, как о таких вещах упоминают вскользь, к слову.

Я кивнул.

- Это один вид семейной жестокости, - продолжала София. - Потом еще моя бабушка. Я ее едва помню, но очень много слышала о ней. Думаю, и ей была свойственна жестокость, происходящая от полного отсутствия воображения. Все ее предки и родственники - это деревенские охотники да прямолинейные отставные генералы. Честные до мозга костей, высокомерные и смело берущие на себя ответственность в вопросах жизни и смерти.

- По-моему, твои рассуждения притянуты за уши.

- Возможно. Но люди такого типа всегда внушали мне страх. Они высоконравственны и принципиальны - и в этом их жестокость. Потом моя мать. Она актриса... и очень мила. Но у нее _с_о_в_е_р_ш_е_н_н_о_ нет чувства меры. Она из тех бессознательных эгоистов, которые способны оценивать реальность лишь с точки зрения собственной выгоды. Иногда это становится жутковатым. Затем Клеменси, жена дяди Роджера. Она занимается какими-то важными научными изысканиями и тоже жестока - - своей объективностью и бесстрастностью. Дядя Роджер, наоборот, добрейший, милейший человек - но он страшно вспыльчив, легко выходит из себя и тогда уже сам не сознает, что делает. А мой отец...

София надолго замолчала.

- Отец, - медленно повторила она, - человек сдержанный. Даже чересчур сдержанный. Никогда не знаешь, о чем он думает в настоящий момент: никогда не обнаруживает никаких чувств. Вероятно, это бессознательная защита против чрезмерно эмоциональной матери. Но иногда... эта бесстрастность меня тревожит.

- Дитя мое, - сказал я. - Ты накачиваешь себя без всякого на то повода. В конце концов ты придешь к выводу, что убийство мог совершить любой член вашей семьи.

- Наверное, так оно и есть. И я не исключение.

- Только не ты!

- Нет, Чарлз. Ты должен ко всем нам отнестись одинаково беспристрастно. Думаю, в принципе, я тоже способна на убийство... - София помолчала несколько мгновений и добавила: - Но для этого у меня должны быть действительно стоящие причины.

Тогда я расхохотался. Не мог сдержаться. Улыбнулась и София.

- Наверное, я просто дура, - сказала она. - Но мы должны узнать всю правду о смерти дедушки. Должны. _Е_с_л_и_ б_ы_ только убийцей оказалась Бренда...

Я почувствовал внезапную жалость к Бренде Леонидис.

5

По дорожке быстрым шагом к нам приближалась высокая старуха в потрепанной фетровой шляпе, бесформенной юбке и нелепом обвислом жакете.

- Тетя Эдит, - сказала София.

По пути старуха один-два раза останавливалась, наклоняясь к цветочным клумбам, потом приблизилась к нам. Я поднялся на ноги.

- Это Чарлз Хэйворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хэвилэнд.

У Эдит де Хэвилэнд, женщины лет семидесяти, были растрепанные седые волосы, обветренное сухое лицо и острый, проницательный взгляд.

- Здравствуйте, - сказала она. - Я слышала о вас. Уже вернулись с Востока? Как поживает ваш отец?

Несколько удивившись, я ответил, что хорошо.

- Знала его еще мальчиком, - пояснила мисс де Хэвилэнд. - Была хорошо знакома с его матерью. Вы похожи на нее. Приехали помочь нам? Или еще что?

- Надеюсь помочь, - неловко пробормотал я.

Она кивнула.