Скрижаль Тота. Хорт – сын викинга [сборник]

Отобедав, рыцари двинулись дальше – искать постоялый двор. Для небольшой Кремоны это была проблема – город находился в стороне от путей, по которым передвигались паломники и купеческие обозы. В конечном итоге они оказались на небольшой площади, где в этот момент разворачивалось интересное зрелище.

Там стояла объемистая бадья, высотой в человеческий рост, наполненная нечистотами. Над ней была подвешена деревянная клетка, в которой находился человек. Клетка имела лишь один выход – через дно. Человек внутри нее был упитанным, в годах, и явно не обладал большой физической силой. Он изо всех сил цеплялся за прутья клетки, с ужасом глядя вниз, где в бадье пузырилось забродившее дерьмо.

Вокруг бадьи толпился народ и с нескрываемым злорадством веселился, отпуская в адрес бедолаги соленые шуточки.

– Кто этот человек? – спросил Геррик у прилично одетого сеньора, который тоже зубоскалил, хотя и старался соблюдать приличие.

– Пекарь, – коротко ответил тот.

Оглянувшись и увидев, кто задал вопрос, он с почтением добавил:

– Мессир…

– За что его так?

– Был чересчур хитрым и жадным. Он отбеливал мелом и костной мукой ржаной и овсяный хлеб, выдавая его за пшеничный. Теперь этот негодяй сначала искупается в дерьме, а затем заплатит большой штраф.

Себальд с пониманием кивнул. Пшенице, выращивание которой требовало немалого труда и при этом не сулило больших урожаев, крестьяне стали предпочитать другие зерновые – более стойкие и надежные: рожь, ячмень, овес, полбу, спельту, просо, сорго… Раньше их использовали для подкормки скота, но теперь таким хлебом кормили крестьян и прочий работный люд. Пшеничный хлеб предназначался для господ и был предметом роскоши.

Бывший монастырский послушник невольно улыбнулся, вспомнив случай из своей монашеской жизни. Как-то обитель навестил епископ, который исполнял обет покаяния. На виду у всех он ел наихудший хлеб – овсяный, и, чтобы не впадать в гордыню, выставлял напоказ свои лишения. А сам тайком ел пшеничный.

Но самым печальным было то, что от ржаного и овсяного хлеба люди заболевали «огнем святого Антония»[46]. Болезнь нередко разрасталась до размеров эпидемии, особенно в неурожайные, голодные годы, когда с полей собирали все, что более или менее походило на злаки, и зачастую раньше положенного срока. В большинстве случае от «огня» святого Антония люди умирали.

– Это еще ничего, – снисходительно сказал Геррик, который услышал разговор Себальда с сеньором. – В моем городишке к этим вредным для здоровья отбеливающим средствам в хлеб один ушлый пекарь запекал сушеных мух в качестве изюминок.

– И что?

– А, пустяки… – беспечно отмахнулся Геррик. – Просто мы устроили на него охоту, как на дикого кабана – с собаками и загонщиками. Полдня бегал, пока не изловили.

– Вы его прикончили?

– Зачем? Мы ведь не звери. Псы слегка помяли нашу «дичь», а затем слуги раздели мошенника догола, вымазали маслом, покатали в перьях и пустили по городу прогуляться, для большей прыти стегая его нагайками.

– Не по-божески это… – ханжеским голосом сказал Себальд, едва сдерживая смех.

В этот самый момент изрядно уставший пекарь наконец выпустил прутья клетки и плюхнулся в зловонную жижу. Толпа удовлетворенно взревела, и люди начали расходиться, чтобы не нюхать миазмы, исходившие от бадьи. За ними поторопились и рыцари.

Локанда Кремоны называлась без особых затей – «Taberna perpetua»[47]. Оказалось, что постоялый двор был один на весь город. Но, похоже, рыцарям везло.

Когда они подъехали к двухэтажному зданию постоялого двора, оттуда в этот момент два дюжих молодца выбрасывали двух постояльцев вместе с пожитками. Судя по разговорам, все свои деньги незадачливые путешественники пропили в таверне и проиграли, и платить за жилье им было нечем. Позади слуг торчал хозяин постоялого двора, который ругался нехорошими словами, среди которых «грязные свиньи» были наиболее ласковыми.

Завидев рыцарей, он хотел было скрыться внутри помещения, но Геррик преградил ему дорогу своим конем.

– Любезнейший синьор, нам нужны две комнаты! – сказал он с мягкой улыбкой на изрядно обветренном востроносом лице.

– Мессиры, мне нечего вам предложить, – неприветливо буркнул хозяин постоялого двора. – Все комнаты заняты.

– Разрешите вам не поверить, – вступил в разговор Себальд, строго сдвинув брови. – Мы прибыли в Кремону по приглашению его преосвященства епископа Лиутпранда. Поэтому извольте предоставить нам приличное жилье!

Хозяин постоялого двора в отчаянии поднял руки к небу и забормотал под нос что-то малопонятное, при этом вспоминая всех святых. А затем решительно сказал:

– Ладно, мессиры, будут вам комнаты! Но плату за постой наперед!

– А что так? – поинтересовался Геррик. – Вы не верите благородным рыцарям?

– Что вы, мессир!? Конечно верю. Но моя локанда – не монастырская госпиция, где все бесплатно. А те сеньоры, – между прочим, весьма состоятельные! – которых только что вынесли на улицу мои слуги, решили пожить у меня на дармовых хлебах в свое удовольствие. Я с такими постояльцами по миру пойду!